когда становится не страшно. Я принимаю правила Ржавого города и чувствую, как он наконец принимает меня. Но стоит ступить на порог собственного дома, и становится ясно: что-то случилось.
– Мама, – плачет Джулс, сидя на краешке дивана и обняв себя обеими руками, чтобы успокоиться. Эйприл, забившись в кресло, испуганно переводит взгляд с меня на дверь маминой спальни. – Какой-то урод перепортил ее цветы, и она… – Джулс начинает всхлипывать. – Она со злости все горшки переколотила, а потом заперлась в своей комнате и теперь не выходит.
Все у меня внутри падает, будто я проглотил камень. В маминой комнате что-то с грохотом разбивается. Мы одновременно вздрагиваем.
– Но… это ведь всего лишь цветы…
Я закрываю глаза, съезжая по двери на пол.
– Ты же знаешь, для нее – не всего лишь…
Проклятые цветы, которые стали последней каплей. Так учат пилотов. Симулятор создает аварийные ситуации, и инструктор смотрит, как новичок справляется. Тот может стойко преодолеть одну, сохранит спокойствие во второй, третьей, четвертой, но у каждого рано или поздно наступает черта, после которой нервная система идет в отказ. Это и есть точка падения. И сегодня ее причиной стал я.
Мама так и не выходит. Джулс остается ночевать в гостиной, а я ставлю будильник на половину седьмого утра и, не раздеваясь, падаю на кровать.
Один день. И одно решение. Ровно столько требуется, чтобы подарить надежду – и забрать ее. Прости, мам.
Глава 17. Анна
Одна ночь. И одно унижение. Ровно столько требуется, чтобы полностью сломать человека.
Эрик сбежал, перевелся из нашей школы и даже записки не оставил. Я пытаюсь с ним поговорить, нахожу адрес и приезжаю к нему домой, но меня даже на порог не пускают. Вызываю такси и, пока жду, опускаюсь на ступеньки крыльца, глядя на проезжающие автомобили. Пытаюсь убедить себя, что не виновата в случившемся. Найти тот самый момент, когда все пошло наперекосяк, словно могу вернуться назад и все исправить. Но нет.
Я пишу сообщение и прошу прощения. Искренне. Безответно. Убеждаю себя, если Эрик не хочет прощать, это его выбор.
Так почему же тогда сижу и плачу?
Из-за того, что он зол и не хочет меня видеть?
Из-за того, что чувствую себя виноватой?
А может, из-за мальчика, которого встретила в двенадцать, настолько ржавого, что стены такого же города приняли его за своего, изменив, ожесточив и растворив его душу среди руин и покореженного металла?
На этот вопрос у меня нет ответа.
Перед моим взором все еще стоит его ласковый образ из детства. Темно-рыжие волосы, синие глаза, а кожа вся в веснушках, похожих на ржавчину на металле. Если к ней прикоснуться ладошкой – останется след, крупитчатый и яркий. Вот он увидит меня, его глаза счастливо распахнутся, а на лице появится знакомая кривая ухмылка с ямочкой только с одной стороны. Но теперь это в прошлом. Мой Летний мальчик, ржавый, как и город с таким же именем, пророс в него корнями, стал полноценной частью. Вот только я никак не могу в это поверить.
Мне не хочется его видеть. Не хочется даже находиться в одном помещении, поэтому наша вторая "совместная среда" проходит в полном молчании и игнорировании даже факта присутствия друг друга. После случая с Эриком мисс Остин ни на секунду не покидает класс, пристально за нами наблюдая. Август же в мою сторону даже не смотрит. Когда заканчивается урок, я почти полностью раскладываю на свои места все свои чувства в голове и сердце. Не важно, кем Август был когда-то. Важно лишь то, кто он сейчас. И такой он мне совершенно не нравится.
***
Следующее утро начинается, как обычно. Мы с Ив сидим в столовой, когда к нам внезапно подсаживается один из Ржавых. Высокий и жилистый, всегда в одних и тех же драных джинсах и спортивной куртке, манжеты которой вытерты едва не до дыр. На запястьях сразу по несколько браслетов с яркими чередующимися разноцветным полосками-орнаментами. И, наверное, на других парнях это могло бы смотреться слишком вычурно, но этому на удивление идет. В сочетании с банданой, собирающей его вьющиеся волосы, взгляд привлекает. В руке у него квадратная металлическая зажигалка, которой он щелкает, то открывая, то закрывая.
– Привет, ты ведь Анна, верно?
Я не хочу с ним разговаривать, поэтому просто киваю в надежде, что парень испарится.
– Ты не подумай, я никакого отношения не имею к тому, что случилось с твоим приятелем. Я вообще не поклонник подобных игр. Честное слово. – Вот только я абсолютно уверена, что видела его на баскетбольной площадке. – Прости, это было грубо, – вдруг говорит он. – На самом деле, прости.
Иви демонстративно закатывает глаза и встает, ожидая, что и я последую ее примеру.
– Нам пора, – произносит она, но я останавливаю: «Думаю, стоит выслушать, он ведь извиняется».
Парень переводит взгляд с нее на меня, присвистывая.
– Обалдеть, а ты реально жестами общаешься!
«Боже, ну и деградант!» – кривится Ив.
«Пусть скажет, что хотел». – Я прошу ее перевести.
– Говори, зачем пришел, и проваливай! – заявляет она, упирая руки в бока.
Но вместо извинений парень вдруг заявляет, поворачиваясь ко мне:
– Пойдешь со мной в кино после уроков?
Мы с Ив одновременно разеваем от изумления рты. В отличие от подруги, у меня никогда не было предрассудков против Ржавых парней, но даже будь я совсем наивной дурочкой и то бы поняла, что ему от меня надо.
– Нет! – переводит Ив, хотя я еще ничего и «сказать» не успела.
– Почему нет?
– Ты не в ее вкусе, – отвечает она.
Парень тычет пальцем в сторону Ив:
– Эй, я с ней, а не с тобой разговариваю.
– Считай, что я переводчик. С языка жестов на язык придурков.
– Разве что на это и сгодишься, – хмыкает парень. – Страшилка. Потому что, если согнать с тебя всю штукатурку, с тобой и по улице-то пройти стыдно.
Ох, зря он так. Ох, зря. У Иви пунктик насчет внешности.
– По крайней мере я не ношу вещи с мусорки, подзаборная ты крыса.
– Идиотка.
– Кретин.
– А не прикрыть бы тебе рот?!
Они ссорятся так громко, аж уши закладывает. Зная подругу, не хотела бы встретиться с ней в день, когда у нее дурное настроение. Только Ив в здравом рассудке может позволить себе разговаривать с одним из Ржавых в таком тоне. Но и парню смелости не занимать.
На нас уже пялятся, но этим двоим совершенно безразлично. Между ними летают словесные ножи и топоры, кажется, еще немного – и подерутся, и
