допросу.* * *
— Я тебе вот что скажу, — Артёмова шлёпает передо мной на стол свой блокнот. — Видишь?
Не совсем понимаю, что именно я должна понять в её каракулях, поэтому поднимаю глаза на подругу. Алина, моя прислуга, как раз вносит в гостиную поднос с чаем и черничным рулетом.
— Я тщательно поискала информацию о твоём следаке.
— Он не мой, Лариса.
— Ну ты меня поняла, — она начинает расхаживать передо мной взад‑вперёд, а потом, вдруг передумав этим заниматься, резко разворачивается и присаживается. — Пробивала по своим каналам, не просто заглянула в соцсети, хотя и туда тоже сходила. Но! Ты же прекрасно знаешь, человеку с такой профессией, как я, положено иметь некоторые связи.
— Ближе к делу, Лара.
— Так вот: ничего.
— Что — ничего? — я стала на неё уже злиться. Иногда она слишком увлекается, забывая, что не на театральной сцене.
— А то — ноль. Информации тупо ноль. Нет, ну кое‑что есть, но всё очень гладенькое такое и обычненькое. Но конкретики нет. Родился, окончил школу, вуз, не женат.
На последнем её слове я моргнула. Да какая мне разница вообще? Бред.
— Вот в профессиональном плане — почти ничего, какие‑то общие размытые данные. Не находишь это странным? И тут вдруг он в столичном управлении полиции начинает вести довольное громкое дело.
— И что, по‑твоему, это значит?
— Что твой Бахурин не простой мент. Скорее всего, он безопасник. Или перевёлся, или твоим мужем заинтересовались куда более серьёзные структуры.
Звучит не особо правдоподобно. А там кто его знает.
— Ну не знаю… — размышляю, сжав указательным и большим пальцем переносицу. От всего этого начинает болеть голова. — У Демида отец в полиции служил, на то время в милиции ещё.
— Продвиженец, думаешь?
— Не знаю. На того Бахурина, что я знала, непохоже. Да и вряд ли его взяли в госбезопасность, у него брата осудили, и тот в тюрьме умер. И сам он на учёте стоял в милиции. По глупости, но всё же.
— Ни фига себе, с таким послужным его и в обычную ментовку странно, что взяли, — Артёмова прищуривается и начинает что‑то строчить в своём блокноте. — Но эти интересные факты могут тебе помочь. Оказывается, кристально‑чистый следак не такой уж и кристальный.
— Так, стоп, Лариса, — до меня начинает доходить, что она делает. — Мы никак и никуда это не станем использовать!
Подруга поднимает на меня глаза, выгибает бровь и смотрит как на умалишённую. Но я тверда в своём решении. Если Бахурин и правда из высшего эшелона, то не думаю, что там идиоты ему биографию подчищали. Да и… не хочу я так. Не стану.
Чьё‑то сердце — это открытая поляна, залитая солнечным светом, чьё‑то — синий океан, преисполненный глубин и загадок. Чьё‑то, возможно, тёмный страшный лес. А моё — система камер, банковских ячеек, не сообщающихся друг с другом. В одних ячейках я навсегда запираю болезненные воспоминания, выбрасываю ключ, чтобы никогда не открывать и травиться. В других содержу взаперти что‑то ценное и важное для меня. Прячу, чтобы никто не увидел и не попытался отнять. Эта структура помогает мне держать жизнь, эмоции и мысли под контролем.
И воспоминания о юношеской любви к Бахурину содержатся в самой важной и ценной ячейке. Спрятанной дальше и глубже всех. И я сохраню её, не испорчу мелочными попытками использовать его прошлое против него. Да и вряд ли получилось бы. Наша война здесь, в настоящем. Здесь она и останется.
— Я сказала — нет, — беру и просто выдираю из её блокнота листок, сминаю его и засовываю в карман. — Это будет глупо и мелочно. Результата не даст, тем более что доказательств у меня нет, а статейка у тебя на сайте сильно погоды не сделает, особенно если ты права насчёт того, откуда он.
Артёмова мрачнеет и поджимает губы. Её задело моё пренебрежительное «статейка». Приходится сделать брови домиком и извиниться за это. Лара быстро оттаивает, пожимает плечами на моё решение, но принимает его.
Вчера разговор пошёл совершенно не так, как я планировала, отправляясь на встречу. Я попросила адвоката вернуться, и Демид стал меня допрашивать. Чётко задавал вопросы, отслеживал реакцию, заставляя ощущать себя словно под микроскопом. Всё фиксировал в протоколе.
— Назовите полные фамилию, имя и отчество, дату рождения, — снова перешёл на вы.
— Дембицкая Злата Владимировна. В девичестве Королёва, — ответила так же ровно и чётко факт ему уже известный. — Третье января тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения. Двадцать восемь полных лет.
— Как давно вы замужем за Дембицким Глебом Петровичем?
— Пять лет.
— Общие дети?
— Нет.
— Дети от других браков или вне браков?
— Нет.
Я столько лет мечтала встретиться с ним. Желала и боялась. Хоть и плотно запечатала самую ценную ячейку в своём сердце, глубоко‑глубоко похоронила её, всё же иногда тайно от самой себя заглядывала внутрь. Мечтать не позволяла, но иногда на минуту давала себе возможность представить нашу встречу. Мы бы пообщались, выпили кофе, рассказали друг другу о себе. Это могло бы произойти через пять лет, десять или даже двадцать.
Но я точно не представляла, что буду рассказывать Бахурину о своей жизни под протокол.
Он ещё задавал вопросы о моей профессии, работаю ли я, что знаю о семье мужа, принимаю ли участие в его бизнесе, насколько глубоко вникаю в дела. Вопросы были конкретные, ответы приходилось давать такие же. Всё чётко и по делу, а я так же отвечала. И словно смотрела, как тонет в глубинах Северно‑ледовитого океана та самая ячейка моего сердца, обрастает льдом и идёт ко дну.
Пусть так, там она будет сохраннее.
— Ладно, Злата, мне пора, — из размышлений меня выталкивает голос подруги. — Звони если что. Ты когда к Глебу собираешься?
— Завтра.
— Передавай привет.
— Хорошо.
Мы прощаемся, я провожаю подругу до двери. Даю распоряжение насчёт ужина и собираюсь подняться к себе. Мне срочно нужна горячая ванна, а потом необходимо созвониться с замом Глеба на фирме. Но не успеваю даже поставить ногу
