Надо же, хмыкнул Роман. Назвал ее по имени, впервые за много лет, и ничего, не умер от инфаркта.
Хотя… Зарубиной она была в прошлой жизни. Теперь — Авдеева, если ему не изменяет память.
Само собой, он предпочел бы вообще с ней больше никогда не встречаться, но… встретиться придется. И, очевидно, еще и контактировать. Ведь проверка предстоит как раз по ее, бухгалтерской, части.
Только вот как теперь с ней себя вести — он не представлял. Впрочем, как? Как положено проверяющему: твердо, бескомпромиссно, холодно. Никаких сантиментов по прошлому и, разумеется, никаких поблажек. Они давно чужие люди.
Мелочиться и придираться по пустякам из мести он, естественно, не будет, но и закрывать глаза на нарушения — тоже не станет. И если там действительно имеют место какие-то махинации — виноватые ответят по закону. И она — в том числе, если, конечно, замешана.
А сейчас необходимо взять себя в руки.
Роман выдохнул, сел в кресле прямо. Жжение под ребрами стихло, пульс успокоился, полупаническое состояние отпустило. Мозг вновь работал четко, выстраивая в уме список того, что надо сделать до отъезда. Дел, как всегда, — невпроворот, еще ведь и конец года, так что вал отчетности, но до вечера он успеет расправиться с самым срочным. Остальное — передаст Ильину. А завтра… завтра утренним поездом отправится туда, куда восемь лет назад обещал никогда не возвращаться.
3
К досаде Стрелецкого, Лиля ехала с ним в одном купе. Правда, первые три часа она сидела тихо как мышка. Поздоровалась только и поблагодарила, когда он помог ей с дорожной сумкой. Роман даже понадеялся, что все не так и плохо. Во всяком случае докучать болтовней ему никто не будет. Но тут Лиля решила, что пора обедать. Им обоим. Тут же на маленьком столике выросла гора кульков и свертков, а в купе запахло отварной курицей, яйцами, колбасой, пирогом с капустой.
— Это мне мама с собой надавала, когда узнала, что я с начальником… в смысле, с вами… еду вместе, — хихикнула Бучинская.
Стрелецкий оторвался от чтения и окинул тоскливым взором Лилины промасляные свертки. Аппетит у него пропал еще вчера, а от этого натюрморта и запахов начало подташнивать.
— Мойте руки, Роман Владимирович, и за стол! Обедать будем! — распорядилась Бучинская.
— Благодарю, я не голоден, — процедил он и, отложив книгу, вышел из купе.
Встал у окна. Глядя на проплывающий пейзаж, с раздражением подумал, что теперь даже не почитать. Хотя, чего уж себе врать, он и без того еле улавливал смысл книги. За три часа, дай бог, осилил десять страниц. Потому что мысли были о другом. Вчера в конце дня он все-таки заглянул в босс-кадровик*.
Просто чтобы подготовиться к встрече, зачем-то объяснялся сам с собой. Оля почти не изменилась. Повзрослела, конечно, но в целом… даже прическа та же. Светлые волосы чуть ниже плеч. Когда-то они пахли луговой травой, свежим ветром, хмельным счастьем… Роман тряхнул головой, словно пытаясь отогнать непрошено нахлынувшие мысли. Но Оля засела накрепко, как заноза.
Каких-то личных сведений, помимо того, что он и так знал, в ее деле не нашлось. Вот только новый адрес был указан. Роман прикинул, где это примерно. Далековато. Даже по меркам Кремнегорска — отшиб. И еще один момент зацепил его. Ее фамилия. Она снова стала Зарубиной? Почему? Развелась? Или не брала фамилию мужа?
Запах съестного проникал в коридор, но здесь хотя бы было тихо, если не считать мерного постукивания колес. Но под этот звук как раз хорошо думается.
Уже завтра утром он приедет в чертов Кремнегорск. Наверное, в целом мире нет такого человека, который ненавидел бы город детства и юности так же сильно, как Роман. Никакой ностальгии, ни малейшей, только едкая горечь.
Город — это, конечно, слишком громкое название, особенно после необъятной, стремительной, шумной Москвы. А там — сонный городишко, где все друг друга знают как облупленных.
Наверняка, едва он сойдет с поезда, как в тот же день об этом станет известно каждому. Роман сразу явственно представил себе местный рынок — два ряда дощатых прилавков на центральной площади, где тетки зимой и летом торговали всем подряд от носков и трусов до картошки с собственного огорода. Словно воочию увидел, как они с азартом передают новость: слышали, Стрелецкий вернулся? Тот самый? Тот самый! Ой, что будет…
Впрочем, они ведь уже знают. Весть о грядущей проверке всегда разносится молниеносно и опережает приезд проверяющего.
В коридор высунулась Лиля.
— Ой… Роман Владимирович, вы здесь… — захлопала она глазами.
Затем встала рядом с ним у окна.
— Я впервые еду в командировку. Волнуюсь немного, — сообщила она. — А вы там уже были? В Кремнегорске? Как там с гостиницами?
— Лиля, не волнуйтесь, мы найдем, куда вас устроить.
— Меня? — пролепетала она. — А вы?
— А у меня там есть квартира, — нехотя ответил он.
— Квартира? Вы же… Как? Вы там когда-то жили? А давно?
— Давно, Лиля, давно.
— Как интересно! А я думала, вы — коренной москвич. Вы такой, знаете… ну, стильный, одеваетесь с лоском, держитесь так… ну, аристократично. Даже не сомневалась, что вы… А вы, значит, оказывается, из Кремнегорска? Вы там родились и выросли? А потом, наверное, поступили в Москве и остались? Наверное, скучаете по родному дому? А у вас там кто-нибудь есть? Ну, друзья, родные? Наверное, с ними встретитесь…
Стрелецкий с самого начала взял себе за правило: никогда не грубить подчиненным и никогда не разводить с ними панибратства. Последнее — мешает работе, а первое — ну просто некрасиво. Всегда и со всеми он был предельно вежлив, но тут вдруг не сдержался:
— Хватит! Помолчите, Лиля. Ради бога, помолчите. Не задавайте дурацких вопросов. В конце концов, все это вас не касается.
Он вернулся в купе, оставив оторопелую Лилю у окна. Но спустя пару минут внезапная вспышка раздражения угасла, и ему стало стыдно за грубость. Девчонка ведь ничего не знает. Хотела по доброте душевной просто поддержать дружескую беседу, это как бы принято у нормальных людей. Она же не виновата в том, что он — не такой.
В общем, нехорошо вышло, корил себя Роман. Еще и Лиля долго не возвращалась. Он даже беспокоиться начал, но наконец дверь купе осторожно открылась, и Бучинская тихонько юркнула на свое место, пряча заплаканное лицо.
— Лиля, простите, пожалуйста, — виновато посмотрел на нее Стрелецкий. — Я не должен был с вами так разговаривать.
Она вдруг смутилась.
— Ну что вы, Роман Владимирович, — застенчиво улыбнулась Лиля. — Это вы извините, что пристала к вам с расспросами. Совсем забыла про субординацию. Мне так стыдно… очень стыдно…
Лиля была искренна, но это совершенно не помешало ей спустя полчаса снова болтать без умолку. Правда, на этот раз она хотя бы рассказывала о себе и ничего у него не выспрашивала, и на том спасибо.
Стрелецкий больше не позволял себе раздражаться, терпеливо слушал ее щебет, что, в общем-то, отчасти пошло ему на пользу — он хоть отвлекся от гнетущего ожидания скорой встречи. И даже в конце концов согласился отведать ее домашний пирог. Но все равно к вечеру Бучинская его изрядно утомила.
— Лиля, мы завтра приезжаем в шесть утра. А нам надо быть в форме. Так что давайте ляжем пораньше.
Бучинская хихикнула, но тут же, покраснев, забормотала:
— Ой, извините, Роман Владимирович… конечно, надо быть в форме… пораньше… я вас совсем заболтала…
Стрелецкий действительно рассчитывал как следует выспаться, но когда свет в купе выключили, сон как рукой сняло. Лиля по соседству немного поерзала, повздыхала, но вскоре безмятежно засопела.
Он же, как ни настраивался, уснуть не смог. А память, так долго дремавшая, разворачивала перед его мысленным взором картину за картиной событий восьмилетней давности…
4
Восемь лет назад
На залитом солнцем крыльце института сбились в кружок девчонки, что-то оживленно обсуждая и время от времени взрываясь звонким смехом, почти в унисон птичьим трелям. По улицам города плыл одуряющий запах черемухи. В конце мая — самый ее цвет, и все парки, улочки, дворы утопали в белых пенных гроздьях.
