не видно моих слез.
«Дай объяснить, пожалуйста»
«Давай поговорим. Я люблю тебя»
Истеричный смех вперемешку с рыданиями разбирает меня, когда вспоминаю эти слова. До чего же гнусной ложью были все его признания в любви. Полгода наших отношений — ложь, ложь, ложь. Свидания, цветы, подарки, поцелуи — ложь, ложь, ложь.
Все было ложью. Наглой, гадкой, мерзкой.
Пассажиры в вагоне странно на меня косятся. Когда гляжу на себя в окно, вижу в отражении настоящую ведьму: мокрые спутанные волосы висят сосульками, а тушь, подводка и тени растеклись вокруг глаз, образовав чёрные круги. Но мне сейчас настолько безразлично, как я выгляжу…
От метро до дома родителей уже совсем трудно идти, поэтому я приваливаюсь к столбу. Хватаюсь за него руками, иначе рухну на тротуар. Дождь усилился, больно бьет по щекам, заливает за шиворот куртки. Я дрожу от холода, зуб на зуб не попадает.
В свете фонаря замечаю блеск на безымянном пальце правой руки. Это помолвочное кольцо с бриллиантом, которое мне подарил Стас, когда делал предложение. Гляжу на него и чувствую, как палец горит. Полыхает огнём, заставляя всю меня сгорать от боли. С силой срываю кольцо и швыряю на дорогу под колёса машин.
— Ненавижу! — кричу, срывая голос. Падаю лбом на столб и захожусь новым приступом плача, приговаривая: «Ненавижу, ненавижу, ненавижу».
Кое-как доползаю до квартиры родителей. Ключей с собой нет, поэтому стучу в дверь.
— Полечка! — охает сонная мама, глядя на меня всю мокрую и с размазанным по лицу макияжем. — Что случилось?
— Мам, он мне изменяет, — заявляю с порога и, рыдая, падаю в тёплые объятия матери.
— Кто? Станислав?
— Ну а кто еще!?
— Ох…
Мама тяжело вздыхает и тихо уводит меня на кухню, чтобы не разбудить папу. Там отпаивает меня горячим чаем и слушает мой сбивчивый рассказ. У меня нет секретов от матери, мы очень близки, поэтому рассказываю ей все: от положительного теста на беременность до жалких попыток Стаса что-то мне объяснить. Мама слушает, не перебивая, и только осуждающе качает головой.
— Что мне теперь делать, мам? — реву белугой. — Как быть?
— Измену не прощают, — строго отрезает. — Ладно, вы бы были двадцать лет женаты и устали друг от друга. Но вы всего ничего вместе!
— То есть, через двадцать лет можно простить измену?
— И через двадцать нельзя. Но через двадцать хотя бы понятна причина измены. А сейчас что ему не так было? Зачем тогда замуж тебя звал? Кобелина…
— Я вот еще о чем думаю, мам. Кто-то специально написал мне об этом, чтобы я застукала Стаса. И дверь в номер была открыта, как будто меня ждали. Может, кто-то намеренно хочет нас разлучить?
Врагов у нашей со Стасом пары было предостаточно. Его бывшая все полгода бесится. Они со Стасом типа расстались друзьями, так вот она ему бесконечно по ночам названивала, пока я уже не поставила вопрос ребром: или прекращает общение с бывшей, или я собираюсь и ухожу. Стас выбрал меня и попросил бывшую стерву не звонить.
— Это меняет факт того, что он тебе изменил?
Мама, как всегда, не в бровь, а в глаз.
— Нет, — отвечаю, потупив взгляд и снова чувствую невыносимую боль в груди.
Родительница недовольно поджимает губы и отворачивается к заварнику, чтобы налить мне еще чаю.
— Мам, я беременна от него, — тихо произношу.
— Я это услышала. Пусть алименты платит.
— Мне от него ничего не нужно! — резко возражаю.
— А ребенка на какие шиши растить будешь? Ты подумала об этом?
Нет, не подумала. Руки снова опускаются к животу. Хоть я и окончила факультет международных экономических отношений МГИМО, а найти работу, которая бы соответствовала уровню моего образования, мне так и не удалось. Везде хотят кандидатов с большим опытом. Моя двухмесячная стажировка во французской нефтяной компании не заинтересовала кадровиков.
— Мы с отцом поможем тебе всем, чем можем, но ты должна понимать, что это твой ребенок. Тебе его растить, учить, поднимать на ноги. Так что пускай Станислав платит алименты. Ты ближайшие несколько лет работать не сможешь.
Мама ставит передо мной новую кружку чая с лимоном и мёдом и садится напротив. Я, не мигая, смотрю на поднимающийся над горячим напитком пар и думаю, как быть дальше. Все было бы по-другому, если бы я выбрала не Стаса, а карьеру и уехала в Париж. Работала бы сейчас в крупнейшей нефтяной компании, много зарабатывала и жила в самом романтичном городе мира.
Самое интересное, что Стас окончил институт нефти и газа, но не хочет работать по специальности. Предпочёл быть автогонщиком. Он очень хорошо зарабатывает на гонках, так что не видит смысла менять свою спортивную «Феррари» на душный костюм и галстук.
— Может, мне написать в Париж? — тихо озвучиваю посетившую меня идею. — Вдруг они никого не нашли на ту вакансию?
— Ну здрасьте! Кто ж тебя, беременную, возьмёт?
Неопределённо веду плечами.
— Необязательно говорить им, что я беременна.
— Ага, а потом ты уйдешь в декрет, и начальство тебя возненавидит.
— Можно не уходить в декрет.
— Как это не уходить? А с ребенком кто будет?
— Няня. Мне там очень хорошую зарплату предложили, я смогла бы позволить себе няню. А для родов взяла бы обычный отпуск на две недели.
Мама оторопело на меня глядит. Моя родительница старой закалки, не приемлет нянь и искусственное вскармливание. По ее мнению, с ребенком нужно сидеть до трёх лет и до этого же возраста кормить грудью.
Ну ладно, грудью до двух.
— Мне это нужно, мам! — говорю быстрее, чем она раскритикует мою идею. — Если меня в двадцать три никуда не берут без опыта, то в двадцать шесть, когда ребенку исполнится три года, тем более не возьмут! Я зря в МГИМО училась, что ли?
Есть еще одна причина, по которой я испытываю жгучее желание поскорее уехать. Не хочу жить со Стасом в одном городе, в одной стране. Не хочу по одной земле с ним ходить, одним воздухом дышать.
Уехать, забыть, вычеркнуть предателя из своей жизни. Никогда его не встречать, не знать, не слышать о нем новостей. Вырвать его из своего сердца, из мыслей.
И никогда-никогда не прощать.
— Не нужна няня, — отвечает мама, подумав над моими словами. — Я приеду, когда ты родишь, и
