— Потанцуем, братик? — подпрыгивает егоза ко мне, и я, конечно, улыбаюсь. С ней я всегда добрый. Ласковый. Только чтобы не догадалась, что за дерьмо творится в моей душе. Как ее рвет на части, как руки трясутся, пока веду ее в танце. Как хочется содрать с нее платье и вставить. Чтобы только меня знала. Чтобы имя мое кричала.
Стараюсь не смотреть в глаза, но проигрываю. Тону. Подыхаю. Пиздец, господа. К губам тянусь любимым. Запах втягиваю и чувствую, что меня ломает изнутри. Башка деревенеет.
— Я рада, что ты смог приехать, — шепчет она мне, старается перекричать музыку, но я могу читать по губам. – Мне очень тебя не хватало.
— Разве Петя не занимал твое внимание? — говорю зло, и ее это удивляет. Ох, дала бы ты мне шанс, малышка, я бы и не так тебя удивил. Закрутил бы на своем члене похлеще, чем в танце.
Слушаю свои мысли и понимаю, что алкоголь был лишним. Нельзя его пить. Не рядом с ней. Наверное, наследственное. Мать от алкоголя совсем безумной становилась. Дубасила меня. Заставляла смотреть…. Не важно.
— Занимал, конечно, вон, аж замуж выхожу, — смеется она и вдруг делается серьезней некуда. Руки на шею закидывает и член уже не просто трепыхается, а становится стальным. – Но он никогда не сравнится с тобой. Ты же знаешь, как я тебя люблю.
От этих слов сердце стучит у самого горла, а крышу рвет не по-детски. И мне хочется сказать то же. Только враньем это будет. Люблю, но от родственной любовь эта так же далека, как широка русская земля.
— Герман?
— Да, — продолжаю смотреть на ее губы и сдерживать желание их сожрать. – Я тебя тоже. Поэтому и приехал. Ты извини меня, пойду горло промочу.
А то еще пара секунд и трахну тебя прямо здесь.
Отцепил насильно ее руки и пошел к столам. Там отец сидел и очень внимательно за мной наблюдал.
— Все правильно, — тут же подлил он мне водки, и я залпом выпил. Снова взглядом малышку нашел. – Не чета белой девочке сын черной шлюхи.
Он никогда не сможет забыть, что я наполовину цыган. Раньше следил за каждым моим шагом, боялся, что стащу что-нибудь.
— А чего ж ты ее трахал-то?
— Шлюхи на то и даны, чтобы их трахать. А такие как она, — кивает он на Соню. – Чтобы боготворить.
Так я и боготворю. Только не мешает это мне ее хотеть.
Делаю новый заход. Пью, закусываю. Пью, закусываю. И смотреть не могу, как Петя по спине Соню ласкает. Сегодня ночью он будет ее боготворить, а я бы трахал. И точно знаю, с кем бы ей понравилось больше.
— Петр будет ей хорошим мужем. Перспективный. Не будет сутками на дежурстве зависать.
— Ты так и не смирился с моим выбором.
— Я надеялся, ты возьмешь на себя бизнес. А ты в докторишки подался. Думаешь, будешь таким же целителем как мамаша?
Ничего я не думаю. Лучше вообще отсюда свалить. Пока в голове что-то не взорвалось, и кто-то – желательно идеальный Петенька – от этого взрыва не умер.
— Сядь. Еще торт не привезли, — останавливает меня, и вижу, как все начинают аплодировать. Малышка ручками хлопает, с ума сходит от праздников. И мне нравится. Только не такой. Не праздник, когда мое отдают другому.
Торт огромный, в виде замка. А на смотровых башнях горят фейерверки, что запущены прямо в потолок. Смотрю наверх, туда, куда летят искры, и что-то смутное шевелится в голове. А что за дебил запускает фейерверки при таком количестве ткани и бумажных цветов? Именно ими украшен зал.
И что удивительного, что от одной искры что-то загорается, и начинается ад.
Глава 3.
*** Соня ***
Я сначала даже не поняла, что произошло. Вот я стою на собственной свадьбе, улыбаюсь, жду свой торт, как вдруг люди начинают истошно кричать. Куда-то бежать.
Петя хватает мою руку и дергает на себя, тащит сквозь ошалевшую толпу.
Глянула вверх. Лучше бы не делала этого. Рот раскрылся в беззвучном крике. Фейерверки подожгли потолок и огонь стремительно распространялся по всему залу. Ласкал тонкие ткани, перекидывался на шикарные платья девушек. Волосы. Все так стремительно, так ужасно.
Боже!
Я просто хотела праздника, хотела доказать самой себе, что могу быть счастливой. А что получила? Трагедию. Сплошной кошмар, который только накручивал обороты.
Разгорался, как пламя. Иду за Петей, уже повсюду дым, и я, закрывая глаза, полностью доверяюсь супругу, но меня вдруг кто-то толкает.
Петя выругивается и подхватывает меня на руки. Не думала, что он такой сильный. Он худощавый, ростом примерно с меня. И я уже тону в облаке дыма, что стремительно заполняет мои легкие. Откашливать не получается, в сознании все плывет.
Петя откашливается и выносит меня из здания через черный ход, куда-то заносит и закрывает двери. И только из-под щели внизу пробивается пару лучей света.
— Это гараж-кладовая, — говорит, откашлявшись, не своим, хриплым голосом Петр. — Подождем здесь, пока не прибудут пожарные, — рассказывает он, и я хочу спросить, не нужно ли вернуться, помочь остальным. Но не успеваю открыть рот, как в него врывается язык.
Так нагло Петя не вел себя никогда. Никогда не сжимал меня тисками. Никогда не пытался оторвать мне язык. Победить в схватке.
Может и на него дым и алкоголь подействовали?
Страх, ужас. Потому что меня саму тут же повело не по-детски. Словно втянула никотин, что так любит употреблять Герман.
Странно, что, целуясь с законным мужем, с человеком, который был верен мне столько времени, холил и лелеял, я думаю о свободном брате. Самом порочном, самом опасном человеке.
Он тот, кем пугают девственниц. Красивый, весь в татуировках. По происхождению цыган. Он тот, кого боятся увидеть на своем пороге отцы.
Глупости это все, конечно, это всего лишь одна из масок, за которыми он прячется. И мне кажется, при мне особенно тщательно. Я не могу понять, что у него внутри.
Быстро абстрагируюсь от мыслей про брата и чувствую, как Петю натуральным образом трясет. Как припадочного.
Он гладит мне спину, вжимает в свое, удивительно твердое, тело. Наверное, подкачался перед свадьбой, решил не ударить в грязь лицом в первую брачную ночь. Тем более он столько ее ждал. Не напирал, наслаждался нежными поцелуями.
Но, наверное, ему надоело. Может страх смерти так подействовал на него. Может алкоголь. Что-то сделало его смелее, а меня податливее, потому что в голове полный туман, да и темень прохладной кладовой не прибавляет сознательности.
И чувствую, как белье стремительно намокает.
Руку вверх-вниз гладят его пальцы, переплетаются с моими, сжимаются, словно готовые переломать.
Петя уже не просто целует, он держит мой затылок второй рукой, вжимает в свой рот и насилует языком. Таранит, снова и снова, как будто торопится куда-то.
Так горячо и страстно, так грубо и жадно, что я сама начинаю чувствовать. Внизу живота закручивается пружина, сжимается, чего не было никогда.
Может быть сейчас я готова, потому что видела заветную подпись в документе? Надеюсь, они не сгорели. Надеюсь, с Петей все в порядке, потому что от него исходит жар, похлеще чем от огня. А рубашка, прилегающая ко мне, пропитана потом. Острым запахом мужчины, что манит меня к нему.
Тянусь к его лицу руками, но Петя отстраняется и вдруг разворачивает спиной. Присасывается к шее, толкает бедрами, упираясь в задницу чем-то большим и твердым. Ведет вперед и наклоняет к какой-то столешнице.
Чувствую запах свежих трав и приятный ветерок по голым ногам, потому что юбку мне Петр задирает.
Хочу подняться, но он давит на поясницу, ставит руку возле моей головы. Я могу видеть только очертания.
Вдалеке слышны сирены, внутри жуть как темно, а Петя, кажется, не планирует меня отпускать.
— Петь, там пожарные, — шепчу я еле слышно, хотя внутри теплится надежда, что таким вот властным, все решающим без своих родителей, он побудет еще немного. Еще немного моей тайной фантазии, что пугала меня саму. – Наверное, надо пойти к ним?
— Все, что тебе сейчас надо, милая, замолчать. Потому что я собираюсь тебя отыметь.
