(Герман)
Глава 4.
*** Герман ***
В теле бурлит кровь. Дыхание спирает. А руки, словно сотни пчел искусали. Она.
Она со мной. Сейчас. Прямо здесь. Пусть в темноте. Пусть она думает, что это ее муж. Плевать, главное, не останавливаться.
Касаться ее, пока за дверью пиздец. Пока там умирают люди, пока жизнь не даст мне пинок под зад.
Главное, продолжать ласкать нежную кожу, задирать все выше свадебное платье, рвать его ко всем чертям.
Потому что нет ничего правильнее, чем любить Софию.
Нет ничего прекраснее, чем поднимать ее руки вверх, затягивать запястья собственным ремнем и закреплять, чтобы не дергалась, чтобы даже, если узнает, не посмела мне помешать брать то, что давно уже мое.
Иметь мою девочку. Мою нежную, хрупкую девочку.
— Петя, у тебя такой хриплый голос… — шепчет она тихо, и меня кроет злобой, хочется задрать ее голову, выжечь клеймо губами на шее и сделать так, что она никогда ни о ком больше не думала. Никогда.
Только обо мне. Только о том, кто сейчас водит по ткани трусиков пальцами вверх-вниз, чувствуя, как они намокают, а половые губки набухают от возбуждения. Так скромно. Так чисто.
Раздвигаю ноги шире, молчу, чтобы больше не выдавать себя, и натягиваю белье. Так сильно, что оно рвется. Соня вскрикивает, пытается дергаться.
— Петя, зачем это? Перестань так себя вести. Меня это пугает, — просит она, но уже мокрая. Уже готовая меня принять.
А между ног словно огнем горит, член ноет, желание просится наружу. Пожирает изнутри, разрастается подобно вирусу по телу, убивая разум. Открывая только животные инстинкты. Вытаскивая наружу зверя, готового сожрать невинное тело.
Опускаясь на колени перед ней, я прикрываю глаза, задыхаясь от сладчайшего запаха, что дергает за струны нервов, вынуждая испытывать натуральную жажду.
— Петя, что ты там делаешь? — постанывает она, когда касаюсь нежных лепесточков, когда раздвигаю и вижу влажный блеск. Даже в темноте видно то, как она течет.
Нежная. Такая, наверняка, сладкая. Впрочем, зачем фантазировать, лучше попробовать.
Хватаю за попку, раздвигаю мягкие губки шире и принимаюсь испивать сок из ее глубин. Вылизывать, слышать сверху приглушенные стоны.
— Ах, Петя. Это… это… просто не останавливайся. Просто…
Так терпко, так горячо. Так узко. Стоит только представить, как член будет проникать в тугую, влажную, мягкую плоть, зубы сводит от удовольствия. Достаю член и начинаю надрачивать рукой. Медленно. Не торопясь, потому что еще немного и я не доведу свою девочку до финала.
А она должна испытать удовольствие перед тем, как я буду драть ее тело на части, перед тем, как я буду членом выжигать в ее теле свое имя. И она увидит, увидит обязательно. Прямо сейчас, после того, как ее плоть перестанет так обильно течь и пульсировать.
Возбуждение захлестывает с головой. Дыхание спирает, как слышу мольбу не останавливаться. Когда понимаю, что моя девочка готова, как внутри нее мягко.
Проверяю пальцами, растягиваю, чтобы проникновение было проще, задыхаюсь от того, как обильно течет, глотаю ее соки.
— Господи, господи, как же мне хорошо. Петя, пожалуйста, пожалуйста, там, там… Еще немного.
Еще немного и я просто сорвусь, заставлю ее заткнуться и понять, кто делает ей так хорошо, что она кричит в голос. Забывает, где она и что произошло несколько мгновений назад.
Как легко забыть о реальности, когда тебя уносит на парусах похоти и наслаждения. Об обязанностях, о других людях.
Я делаю зло, страшное зло, но ничего лучше в своей жизни я еще не испытывал.
Продолжаю языком давить на сердцевину, жалить клитор, дрочить все сильнее, чувствуя, как член разбухает со страшной силой, просится туда, где всегда должен теперь находиться.
Смогу ли ее отпустить после такого, я не знаю. Знаю только, что сейчас мне ничего не помешает ее трахнуть.
Слышу всхлип и понимаю, финал прошел успешно. Разворачиваю ее на столе, слежу, чтобы руки оставались сцепленными.
Развожу ноги широко и пальцами собираю ее соки, провожу по телу, оголяю упругую грудь, увлажняю соски. Сжимаю, хочу втянуть в рот.
Господи, она реально само совершенство. Просто идеал. И сейчас только моя.
— Петя, ты сам на себя не похож, - шепчет она и сладко улыбается в темноте, сама раздвигает ноги шире, выгибается дугой и продолжает дрожать после перенесенного оргазма.
Снова молчу, ласкаю головкой нежные губки, открываю заветный выход и чувствую, как внутри тела все жжет от острого, грязного, неприличного предвкушения.
Еще немного. Еще немного и я буду внутри.
Раздвигаю складки головкой, пристраиваюсь и толкаюсь внутрь. Совсем немного, потому что так туго, что сводит скулы. Так туго, что хочется выть. Нависаю над своей принцессой, ловлю ее выдох губами. Пошло вылизываю подбородок.
— Потому что я не Петя, Сонечка.
— Что, — перестает она дышать, широко открывает глаза, что светятся в темноте влагой. Огромные, чистые глаза.
— Я Гер-рман, — рычу я и рывком прорываю девственную плотину, что все это время меня сдерживала. – Гер-рман, твой сводный брат. Или ты думала, что я не попробую твою целочку перед тем, как отдать другому? Думала, я забыл, как оно было между нами. Думала, я разлюбил тебя?
Глава 5.
*** Соня ***
— Нет, нет Герман! Не делай так больше, достань его, достань…Мне же больно! Ты сам бросил меня! Ты сам отдал меня другому!
Он такой большой! Каждая вена впивается змеей в стенки влагалища. Он разрывает меня изнутри, но что-то помогает ему скользить. Все лучше, пока Герман, не слушая меня, набирает мерный темп.
Не говорит. Почти не дышит. Только смотрит. Только трахает. Так, как я мечтала когда-то. Так, как я запретила себе мечтать.
Тело парализует. В голове шумит, а горло пересыхает от криков. Но сводному брату все нипочем.
Ему, человеку, который защищал меня всегда, который слова злого не сказал. Который не сделал ничего против воли. Теперь он стал страшным человеком, берущим то, что ему не принадлежит. Меня.
Резко. Грубо. С пошлыми шлепками тел друг о друга. Забывая, кажется, что я живой человек. Терзая жгущее изнутри влагалище.
И как я могла спутать его с нежным Петей, как я могла не понять, кто так нагло обращается с моим телом. Доводит до исступления. Не спрашивая разрешения. Заставляет извиваться. А теперь имеет. Так дико, словно животное. И в глаза смотрит, не дает отвернуться. Просто жестко всаживает член, несмотря на боль, несмотря на жгучие слезы и мольбы.
— Всегда, всегда мечтал о том, как буду тебя трахать, заставлять принимать мой член. В киску, в жопу, в горло. Сегодня ты все сделаешь. Все сделаешь для меня, как должна была для своего мужа. Сегодня я буду тебя трахать, чтобы ты всегда меня помнила.
— Перестань, перестань, — шепчу я, потому что кричать уже нет сил, только хрипеть, пока он закидывает мои ноги себе на плечи, скользит головкой по половым губам и входит еще глубже. Еще резче. Уничтожает меня изнутри. Рвет на части душу.
И уже все возбуждение сходит на нет. И уже желание испаряется. Остается только жажда выцарапать ему глаза, что так глубоко в душу проникли. Вынули ее еще в юности и выбросили. Я так мечтала, что он обратит на меня свое внимание.
Обратил. Мало не покажется. Осторожнее со своими желаниями, и теперь они сбываются членом внутри меня. Терзающим, входящим с размаху. Выбивающим дух.
И руки его грудь так ласкают. Господи, не надо. Не надо так сжимать соски, облизывать, тянуть на себя. Не надо. Боже, сделай так еще раз….
Нет, нет… Не делай.
Хочется снова кричать, но воздуха не остается, только странное скручивающее внутренности напряжение.
Нет, нет, так не должно быть. Меня должно тошнит, ведь меня насилуют.
И я ошеломленно смотрю на Германа. Так не бывает. Я не могу хотеть того, кто грубо трахает меня на собственной свадьбе, кто порвал мне платье, кто сломал мне жизнь. Не могу ведь?
