— Этого не будет.
Затем быстро сажусь в такси и закрываю глаза, умоляя таксиста скорее нажать на газ.
Глава 2
Душ ни на йоту не ослабляет напряжение в моем теле.
Тяжелые влажные пары нависают надо мной и делают только хуже.
Открываю шатающийся кран, склоняюсь над раковиной и брызгаю в лицо холодной водой.
Но легче не становится.
Внутренний мандраж усиливается. Особенно если подумать о последствиях сегодняшней ночи.
Черт.
Цепляюсь руками за раковину и несколько минут так и стою, тяжело дыша и разглядывая ржавые подтеки вокруг слива.
Моя жизнь сейчас кажется такой же ржавой, размазанной, не имеющей четких границ.
На самом деле за последний год я почти отвыкла от тревожных мыслей. У меня почти получилось начать все с чистого листа. Почти. И сегодняшний день это лишь доказал.
Шумно выдыхаю, вскидываю голову и встречаюсь со своим силуэтом в запотевшем зеркале.
Со скрипом провожу ладонью по стеклу и внимательно рассматриваю более четкое отражение.
Пытаюсь оценить, как выгляжу, но голова такая мутная, что я не способна даже понять, какое сейчас мое лицо: уставшее, расстроенное или наполненное ужасом моих собственных переживаний?
Перед тем, как я пойду за сыном, это последнее, что мне нужно. Однажды я пообещала себе, что мои проблемы — только мои, и его они не должны касаться никоим образом.
Поэтому я всегда соблюдаю ритуал после смены в клубе, прежде чем забрать ребенка у соседки, — иду в душ.
Я стараюсь смыть все с себя в физическом и духовном плане.
Грязь, запахи и проблемы, с вытекающим плохим настроением. Оно бывает таким после тяжелых смен с мудаками.
Но дневную работу я пока позволить себе не могу.
Во-первых, с маленьким ребенком неохотно берут, боясь перспективы вечных больничных, а во-вторых, наша очередь в детский сад подойдет только в следующем году.
А пока я плачу символическую плату своей соседке-пенсионерке за услуги няни и пашу по ночам, чтобы хоть как-то свести концы с концами.
Все мои накопления и сбережения одним прекрасным днем испарились в воздухе. Пара минут разговоров с мошенниками — и они вывели с карты все, что я сохранила с тех самых денег, которые мне вручила мать Багирова и, спустя девять месяцев, родная бабушка Кирилла.
У судьбы плохое чувство юмора, ведь эти деньги она дала мне заодно и на возможный аборт.
Но об этом я и не думала, пока не испугалась, впервые почувствовав, как кто-то шевелится внутри меня.
Я решила это какое-то пищевое расстройство или что-то в этом роде.
И ошиблась. Очень сильно ошиблась.
Помню, как пошла к врачу, и расплакалась, услышав о том, что забеременела.
В тот момент я испугалась по-настоящему, потому что была совершенно одна и совершенно ничего не знала о материнстве.
Однако срок уже был большой и аборт было делать нельзя.
Сейчас меня воротит от одной только мысли, что тогда я бы согласилась на это убийство.
До сих пор себя ненавижу за то, что допускала возможность избавиться от своего ребенка.
Как бы тяжело мне ни было, Кирилл — единственный лучик света в моей жизни, и только он помогает мне двигаться дальше.
Он делает меня сильнее.
И я больше не одна.
Почувствовав себя немного лучше, я выхожу из ванной и осторожно крадусь по скрипучему полу длинного коридора общежития.
Бросаю взгляд на громоздкие настенные часы. Пол четвертого. Обычно я забираю сына в семь утра, но сегодня все набекрень.
Тихонько стучусь. Если баба Люся не откроет, зайду попозже.
Но за дверью слышится какое-то движение. Затем — шарканье тапочек и только потом я слышу, как она отодвигает щеколду и, прищурившись, выглядывает в щелочку.
— Баб Люсь, это я, — шепчу и натягиваю улыбку.
Она тут же распахивает дверь шире.
— Ой, Алиска… а ты чаво это так рано? Случилось чаво?
— Да нет, баб Люсь. Просто плохо себя чувствую, вот меня и отпустили домой. Кир спит?
— Спит, спит, твой Кирюша. С получаса назад просыпался, покапризничал немного, а потом снова уснул.
Я прохожу в маленькую комнатушку.
— Температуры не было?
— Была небольшая. Но я дала ему то, что ты оставила во флакончике, и вроде как подспала температурка.
Шагаю к детской кроватке и, наклонившись, осторожно трогаю вспотевшую головку. Температура действительно спала.
Чмокнув сына в висок, выпрямляюсь и поворачиваюсь к соседке.
— Вы уж простите меня, — шепчу виновато. — Весь сон вам сбила.
— Тю ты, — отмахивается она, запахивая на груди платок. — Какой там сон? Доживешь до моих одиноких лет, так за радость будет понянчиться с ребятенком.
Улыбка слабо дергает уголки моих губ.
— Ну все? Убедилась? Все нормально у нас. Я там борщ сварила. Иди поешь и ложись отдыхай. Как проснешься — приходи. Пусть поспит ребятенок, не тревожь его.
— Спасибо вам, баб Люсь. Даже не представляю, что бы я без вас делала.
— Ты же знаешь, мне только в радость. Ну все. Иди, дочка, иди. Я тоже прилягу, пока есть возможность.
Баба Люся буквально выталкивает меня за дверь, а я лишь усмехаюсь и плетусь в свою комнату. Но едва успеваю упасть на кровать, как мой телефон оживает от звука входящего уведомления.
Я быстро просматриваю спамовое сообщение и тут замечаю непрочитанные от Лены. Щелкаю по нашей переписке.
«Алиса, тут скорая и полиция приехали, я переживаю, что там произошло?»
«Тут какой-то парень спрашивает твой номер. Дать ему? Представился как Илай».
«Тебя уволили?!»
Глава 3
Лежа в одном нижнем белье, я все еще чувствую себя разбитой, и мое недомогание особенно ощущается из-за жары.
Говорят, что утро вечера мудренее.
Но только не в моем случае.
Мало того, что я переживаю из-за перспективы потерять работу, а у моего сына лезут зубки и он капризничает по любому поводу, так еще и на улице самое настоящее пекло.
Прибавьте к этому, что мое единственное окно выходит на солнечную сторону, и получите ад. Мы в самом настоящем кипящем котле.
Поэтому мой сын в одних трусиках шлепает босыми ножками по полу, перетаскивая все свои игрушки ко мне на диван. А я наблюдаю за тем, с каким серьезным выражением лица он занимается важным делом.
Это вызывает у меня улыбку, на которую, казалось бы, нет никаких сил.
— Пись-пись… Мама… — Кирюша бежит ко мне, но не успевает.
Он останавливается и с любопытством опускает голову, наблюдая, как на полу образуется лужица.
Я хлопаю себя ладонью по лбу.
Твою мать…
Но когда слышу шлепающий звук, а затем вижу, как радостно он топчется в этой самой лужице, тут же подскакиваю с дивана и подхватываю ребенка на руки. Уф… такой тяжелый!
Перехватив сына поудобней, я иду в ванную и быстро ополаскиваю его под душем.
Заматываю Кирюшу в полотенце и плетусь обратно в комнату.
В последнее время он максимально противится подгузникам, а если я все-таки надеваю их на него — срывает при первой возможности.
Кладу Кирюшу на диван и под его бессвязное лепетание вытираю на сухо. Поднимаю взгляд на личико сына и залипаю на его густых светлых ресницах и нахмуренных бровях, оттого что он внимательно разглядывает край цветастого полотенца, который теребит маленькими ручками.
В такие моменты я понимаю, что моя любовь к сыну безгранична. Настолько, что я не могу измерить ее.
Касаюсь кончиком пальца его носика, и Кирюша надувает губки, вызывая в моей груди тихий смех.
Потом он выворачивается и, неловко соскользнув на пол, торопливо убегает в противоположный конец комнаты.
Покачав головой, заваливаюсь на диван и пытаюсь собрать себя в одно целое, когда реальность обрушивается на меня с новой силой.
Багиров здесь.
Надолго?
И зачем?
Как сложилась его жизнь?
Женился ли он? Или, может быть, так и использует глупых девчонок вроде меня?!
