– А тела? – Андрей помрачнел. – Ты видел тела?
– Какие тела, командир? Почти три года прошло! Конечно, там были тела, но кто-то когда-то их захоронил. А кто и где? Этого, боюсь, мы узнать уже не сможем. Во всяком случае, я обошел округу в радиусе примерно ста метров и никаких следов захоронения не обнаружил.
– Вот видишь! – воскликнул Андрей. – Значит…
– Да ничего это не значит, командир! – перебил его Кораблев. – Не забывай, что это была на тот момент оккупированная территория! Если тела захоронили местные жители, естественно, что они попытались скрыть все следы.
– Зачем?! – не сдавался Андрей. – Ни немцы, ни румыны не трогали могил!
– Чтобы не навлечь беду на себя! Неужели не ясно?! – ответил Димка и засобирался. – Ты, командир, выздоравливай! Съездим с тобой вместе на Северную сторону, и ты все увидишь своими глазами. Да, чуть не забыл! В тех местах работала разведывательно-диверсионная группа старшего лейтенанта Серкова. Она вышла в ту ночь, когда нас эвакуировали из бухты. Но… Никто из состава группы к своим после выполнения задания не вышел… Они тоже числятся пропавшими без вести.
– А радиограммы группы? Нужно посмотреть все радио, что поступили от них!
– Окстись, командир! – оборвал его Кораблев. – Я всего лишь старший сержант! Кто мне покажет их радиограммы?! Я не уверен, что и тебя к ним допустят! За сим прощевай, Андрюха!
Кораблев ушел, оставив после себя сосущую пустоту в душе Андрея… Но… и надежду! Никто не видел тела Дарьи, а значит… Значит, нужно искать!
Дарья жила и не жила… Она словно пребывала в каком-то затянувшемся сне и никак не могла проснуться. И это был ужасный сон…
Нина Антоновна, выходившая Дарью, вернувшая ее с того света, всю свою жизнь, с шестнадцати лет, проработала в амбулатории, которая была одна на три села (в других селах были только медпункты). И знала свою медицину от «а» до «я». А «своей» ее медицина была потому, что из-за отсутствия лекарственных препаратов, которые она получала в Симферополе лишь от случая к случаю, Нина Антоновна вынуждена была лечить сельчан народными средствами. И добилась в этом немалых успехов. Естественно, что «свою» медицину она хранила дома, подальше от глаз всяких-разных проверяющих, приезжавших регулярно, раз в месяц, проверить ее деятельность на ниве народного здравоохранения. Проверяющие никак не могли взять в толк, каким образом фельдшер села Григорьевка Нина Антоновна Бевзюк умудряется излечивать даже тяжелых больных при практически полном отсутствии в амбулатории лекарственных препаратов и ни разу не отправив ни одного больного в районную больницу. А она умудрялась…
Дарья жила в доме Нины Антоновны, все углы которого были завешаны пучками разных степных трав, мешочками с корешками и стеблями лекарственных растений. В доме всегда сохранялся горький запах полыни, и Нина Антоновна говорила, что этот запах лечит все болезни. Она каким-то образом доставала мед и, разболтав чайную ложку меда в стакане воды, поила этим «чудо-напитком» Дарью, возвращая ее к жизни.
Но если физическое состояние девушки вскоре стабилизировалось, то психическое оставляло желать лучшего.
Дарья мучилась, страдала… То, что произошло с нею на кошаре, вставало перед ее мысленным взором в виде разбитых на части картин насилия и унижения. А потом в ее видениях возникал образ любимого, и это рвало ее душу в клочья… Она всячески старалась забыть Андрея, выбросить его из головы, но думала о нем снова и снова. Дарья считала себя уничтоженной, раздавленной, грязной и потому недостойной любви. А Андрей продолжал ее любить – она это чувствовала, знала.
Девушка жила как будто в двух разных мирах – в одном были любовь, сострадание, нежность; в другом – насилие, мерзость и гниющий мрак. И эти два взаимоисключающих мира сражались в ее душе, причиняя ей незаживающие раны. Это было невыносимо, и однажды, воспользовавшись тем, что Нину Антоновну вызвали к больному, Дарья попыталась наложить на себя руки. Она нашла в кладовке моток веревки и вышла во двор. Крайней в саду стояла вишня, выбросившая в свет маленькие зеленые шарики плодов, которые уже начали розоветь, созревая под теплым южным солнцем.
Дарья перебросила веревку через ветку и крепко привязала ее. Сделав петлю, она встала на скамеечку и накинула ее на шею. Туго натянув веревку, Дарья оттолкнула ногой скамейку…
И в этот миг во двор вошел сосед Нины Антоновны, которого все называли «Понедельником». Наверно потому, что его любимой присказкой было обещание сделать что-либо «в понедельник, после дождичка в четверг». Дед Понедельник был старый солдат, прошедший все войны, начиная с Русско-японской и заканчивая Гражданской. Он бросился к Дарье и, откуда только сила взялась, оборвал веревку. Ослабив петлю, он снял ее с шеи Дарьи и стал делать искусственное дыхание. Когда Дарья вздохнула, он слегка помассировал ей гортань, чтобы восстановить кровообращение, и побежал искать Нину Антоновну.
Подхватив тело девушки на руки, они вдвоем отнесли ее на кровать. Весь вечер Нина Антоновна просидела у постели Дарьи, поглаживая ее руку и читая молитвы. Дыхание Дарьи успокоилось, и она ровно задышала, засыпая. Нина Антоновна приготовила отвары на утро и только тогда улеглась сама.
Рано утром Нина Антоновна снова была у постели Дарьи. И когда девушка открыла глаза, она увидела глаза Нины Антоновны…
– С пробуждением! – тихо сказала Нина Антоновна.
Дарья отвернулась…
– Ты не хочешь со мной разговаривать? – голос Нины Антоновны оставался ровным. – Ну, тогда я буду говорить, а ты слушай. Знаешь, почему ты решилась на этот шаг? Я тебе объясню: тебе не хватает любви!
Дарья обернулась и с удивлением посмотрела на свою спасительницу.
– Да-да, милая! Ты вот думаешь, что твое горе безгранично, что боль, которую ты сейчас испытываешь, – ни с чем не сравнимая боль, равной которой на земле просто нет. Правда? Но ведь это не так, Дашенька! Тысячи людей уже переживали подобное, тысячи – переживают сейчас вместе с тобой в любом конце России, где идет война, а еще тысячи – будут переживать это в будущем. Ты сейчас ненавидишь и презираешь все и всех, но себя самое тебе жаль больше всего! Ты думаешь, что жизнь твоя кончена! Для тебя сейчас существует только твоя душевная боль и причина, которая к ней привела. Все остальное для тебя не имеет значения. Так, Дашенька?
– Так! – едва слышно произнесла Дарья. – Только безысходность и отчаяние, больше нет ничего… И нет надежды…
– Но есть любовь, Даша! – воскликнула Нина Антоновна. – Любовь – вот величайшая ценность в этом мире! И я верю, что ты сможешь увидеть и ту любовь, которая является источником всякой любви на земле, – Любовь Бога к тебе. И эта Любовь исцелит любую рану. Тебя, девонька, сейчас ослепляет твоя душевная боль, ты не хочешь воспринимать ничего, кроме собственной боли. Но обо мне ты не подумала, а я ведь люблю тебя как дочь. Как свою родную! За что же казнишь меня?!
– Вы… – в глазах девушки вдруг показались слезы. – И я вас люблю, моя мама Нина! Но…
– Ну, что «но»? – Нина Антоновна заплакала. – Ты же не думала ни обо мне, ни о своей родной маме, ни об Андрее своем, когда пошла под вишню! Нет? А почему, Даша?! Эх, девонька! Любви нам всем не хватает! Любви! Что ж ты думаешь, убьешь себя – и все? Конец твоим проблемам? А как же те, кто любит тебя, а?! Ты ведь своей смертью их заставишь страдать безмерно! А за что?! Ведь это не они, а совсем другие – злые люди довели тебя до крайности, до попытки убить себя!
– Не думала, мама Нина! Не думала! Своя боль мне застила глаза! Прости, мама! – Даша тоже расплакалась…
– Ты поплачь, поплачь, родная, ибо ты в отчаянии. Но осмелюсь сказать тебе, что то, пережитое тобой на кошаре, сможет послужить тебе в будущем. Да-да, Дашенька! Я уверена, что, когда все это с Божьей помощью пройдет, ты почувствуешь себя совсем другим человеком – более сильным, более опытным, более мудрым… Ты побывала в ужасном месте, в аду, где бывали немногие, и это немало. Тот, кто проходит через ад, становится сильнее. Ты сможешь почувствовать это, поверь, ведь Господь не зря оставил тебя в живых. Он оставил тебя в живых тогда, на кошаре, где фашисты бросили тебя умирать; он оставил тебя в живых и сейчас, вовремя послав к тебе на помощь деда Понедельника. Подумай об этом… Да, Дашенька, ничто для тебя не останется прежним, все изменится, потому что ты была в аду и вернулась!
– Господи, как же мне хочется верить вам! – сквозь слезы проговорила Дарья. – Но как я посмотрю в глаза Андрею?! Как?! Я ведь убью его рассказом о том, что было там, на кошаре! А обманывать его, утаить то, что было, я не смогу…
– А ты будь мудрой, дочка! – сказала Нина Антоновна. – Ты подумай!.. Возможно, не следует ему знать об этом… Не стоит… Может быть, сейчас ты не видишь для себя такой возможности, но она есть. Ад, через который ты прошла, потряс тебя. Но может быть, не нужно, чтобы он потряс и твоего любимого? Как бы там ни было, родная, я думаю, что все худшее уже позади. Я не говорю, что ты почувствуешь это мгновенно. На это потребуется время. И все же…
