— И я уже предвижу, как эта работа, если все выгорит, свяжет нас навеки. И ты обоснуешься не только в Марселе, но и в моем сердце. А там хватит места и для жены, и для детей, — произнес он, снова целуя Николь.
Она вспомнила, что не способна подарить Патрику детей и поспешно заговорила о другом:
— А как тебе удалось утрясти дело с ограблением? Чем все кончилось?
Он досадливо поморщился, вынужденный отвечать на совсем непривлекательную для него тему.
— Я всегда верил, что люди в основной своей массе порядочны. За редким исключением. И этим исключением стал Франсуа Пуппо.
— Почему? — Николь с интересом посмотрела на Патрика.
Тот пожал плечами.
— Трудно сказать. Он родился в благополучной семье. Единственный ребенок. Всегда примерно себя вел, хорошо учился. Даже поступил в местный университет. Собирался стал специалистом в области современной французской поэзии. А потом вдруг все бросил. И последние лет десять занимался тем, что большую часть времени проводил в заведениях типа нашего, где можно посмотреть на развеселых девиц, привычно вскидывающих ножки в традиционном и вечно юном канкане. И не только посмотреть…
— Но это не повод становиться вором.
— Как выяснилось, Франсуа Пуппо своим поведением свел мать в могилу, а обезумевший от горя отец отказался давать ему деньги. Вот он и решил, что нашел способ продолжать привычный образ жизни. Респектабельный молодой человек переезжал из отеля в отель, и никто не мог заподозрить в нем злоумышленника.
— Но как родители могли так долго терпеть его выходки? Почему сами не обратились в полицию? Или так и не заподозрили неладное? — удивилась Николь.
— В родительской любви нет никакой логики. Взгляни на свою сестру. Мари ринулась разыскивать дочь практически прямо с больничной койки.
Патрик убрал с лица Николь прядь волос.
— Любовь заставляет людей совершать такие вещи, о которых в другое время они не стали бы и помышлять.
Он прижался губами к нагретому солнцем виску.
— Итак, никаких пикников в субботу? Николь сокрушенно вздохнула.
— Никаких.
— Тогда, полагаю, нам надо кое-чем заняться в оставшееся до твоего отъезда время, — с торжественным видом произнес он.
Николь не стала скрывать своего удовольствия от услышанного. Она запретила себе думать о неизбежной разлуке с любимым. Последние слова Патрика только убедили ее в правильности принятого решения. Значит, надо радоваться каждому мгновению.
Патрик поднялся и взял Николь на руки.
— Куда мы направляемся? — лукаво спросила она.
— Вниз, в каюту, — пояснил он. — Я знаю, что многие гуляющие по набережной люди носят с собой бинокли. Они любят подглядывать за влюбленными парочками.
Николь прогнала все мысли, кроме одной: она любит Патрика и хочет заняться с ним любовью. Прямо сейчас. Немедленно.
Завтра ей надо будет собирать вещи. Завтра у нее не останется достаточно времени на счастье, которое дарил ей Патрик вместе со своей любовью.
Завтра… Она надеялась, что завтра никогда не наступит.
На Николь было надето ярко-розовое бикини, оставлявшее большую часть тела обнаженной. Но мысленно Патрик давно уже раздел ее.
— Знаешь, этот купальник мне больше по душе, чем вечернее платье, — сказал он тоном кота, увидевшего блюдце со сметаной.
— Ага, значит, тебе не нравится затрачивать усилия, чтобы добраться до вожделенной цели? — поддразнила его Николь.
Он засмеялся.
— Усилия в данном случае оказываются титаническими.
Николь удивлялась собственной страстности. Былая скованность исчезла без следа. Она стала смелой и изобретательной в любви. И зачастую верховодила в их любовных схватках.
Патрик уложил Николь на узкую койку и прилег рядом. Нетерпеливыми руками она сорвала с него майку. Затем принялась за шорты. Он приподнялся, чтобы помочь ей.
— Ого! — восхитился Патрик, удивленный поведением Николь и переменами, которые произошли в ней. — У нас же целый день впереди!
— Все равно нечего терять драгоценные секунды, — ответила она, прижимаясь к возлюбленному.
Николь принялась страстно водить пальцами по его спине, оставляя на коже царапины длинными ногтями. Патрик приник губами к ее груди. А она извивалась и стонала под ним. Это настолько возбудило Патрика, что он сорвал с Николь бикини и вошел в нее одним движением.
Создавалось впечатление, что койка превратилась в поле битвы. Каждая из сторон пыталась возобладать над другой. Каждая стремилась к финишу и жаждала получить корону победителя.
Патрику казалось, что все у него внутри замирает от восторга. Каждая клетка его тела жаждала Николь. Он не мог насытиться и ласкал ее все настойчивее.
Николь чувствовала себя так же, как за рулем своего автомобиля. Она пыталась вписаться в опасный поворот. Но слишком поздно осознала, что тормоза отказали. Она крутила руль, но машина не повиновалась. Впереди возник крутой спуск, и машина понеслась с бешеной скоростью вниз. Ветер, залетавший в боковое окно, не давал дышать.
Николь перевернула Патрика на спину и уселась на него. Оставалось только удивляться, как ей удалось выполнить такой пируэт на столь узкой койке и при этом удержаться. Но она так хотела Патрика, что не осознавала своих действий. Ее голубые глаза сверкали.
Он положил руки на бедра Николь.
— Дорогая, подожди.
Но Николь, словно в трансе запрокинула голову.
— Я слишком долго ждала, — прошептала она и подумала: «К тому же у нас осталось так мало времени».
Движения ее стали лихорадочными. И когда она, бездыханная, повалилась на Патрика, он спросил, целуя ее:
— Что это было?
На большее у него сейчас просто не хватило сил. Он был просто поражен. Неужели это Николь? Его Николь?
— Ты не понял? Значит, нам придется все повторить.
— Почему бы и нет? Дай только минутку передохнуть. — Патрик приподнялся на локте. — Только не надо так самодовольно улыбаться.
— Это еще почему?
— Потому что твое время вышло. Пальцы Патрика легко пробежали по ее телу, лаская. Затем он прижался губами к ее животу, целуя нежную кожу вокруг пупка и начал медленно двигаться вниз, к лону.
Николь дошла до исступления, когда язык Патрика коснулся самой чувствительной точки ее тела. Она вознеслась так высоко, что вцепилась в его плечи, боясь упасть. А затем плавно скользнула вниз.
Это ощущение повторялось снова и снова, поднимая Николь все выше к небесам, пока мир не взорвался тысячью разноцветных осколков, расцвечивая все вокруг какими-то новыми, неизвестными доселе красками.
