Так я и делаю однажды — спрашиваю:
— Слушай, а ты точно уверен, что все еще работаешь на ЭфЭм?..
В шутку, конечно.
Что «это добром не кончится», я и без нее знаю — оно «добром» и не начиналось. А что «долго не продержится» — кто сказал, что долго продержусь я? Я, может, и не хочу долго. У меня, может, было уже «долго». И вообще, я задолбалась, мне отдохнуть пора, сменить обстановку. Вернее, в моем случае просто на пару дней уехать на объект.
— И не куда-то, а на Йеноптик, — втолковываю ему вечером за любовными играми. — Я ж их списывала, а они восстали из мертвых.
— М-м-г-м, — с ворчанием «отпускает» меня Рик. — «Восстали». Тут Нойштрелиц, блять... прием-сдача объекта на носу, а ей уезжать приспичило. И чего ради — вот любите вы, чтоб вам мозги ебали.
— Ты из-за Нойштрелица раскис или соскучиться боишься?
— Нужна ты больно — скучать по тебе... — ворчит он, как я вижу, уже реально обиженно.
— Ниче, не боись, — говорю, — к приему-сдаче как раз поспею.
А у самой внутри все начинает петь. Говорил же он когда-то: встреча после расставания — самая сладостная встреча. Вот и проверим.
***
Черт знает, как его понять — его бесит, что я уезжаю или бесит, что уезжаю не по его делам?.. Замечаю, что Рик в последнее время ревнует к моей работе, потому что я не для него ее делаю.
«Нужна ты больно» ... Нет, я не обижаюсь, но ведь это и карт-бланш ему — снова свалить, снова не отчитываться, где был.
И я не требую отчетов — мне не плевать, просто, по-моему, не стоит требовать того, чего ты выдержать не в силах. Что-то подсказывает мне, что в этот раз меня не будет так сильно колбасить, как в прошлый раз, когда устраивала его на работу. Он не делится соображениями, каково будет ему.
Тебе нормально, что ты не знаешь, где он, с кем и чем занят?
Каро не упрекает и уж точно не станет учить, «как удержать мужика», но ее разбирает любопытство. А мне не «нормально» — просто не мой стиль. А теперь тем более. Я ж саму себя дрессирую «не мучиться».
Вот честно, никогда не имела привычки «пасти», хоть с Михой и не то, чтобы не надо было — уж на него-то многие заглядывались.
Йеноптик отпускает-отрывает меня от себя только к пятнице. Как сказал Рик: это ж я еще с ними не работаю.
Сладко ломящая тоска по нему, по долгожданной встрече с ним. Веселая сердитость: и снова не звонил, и снова дома не был, я же знаю. И снова не спрошу, где был. Шляйся — я тебе не нянька. И ревновать не буду, не дождешься. М-м-м, думаю с неслышимым веселым ворчанием, не дождешься.
Почему я так сильно чувствую его, хоть его сейчас и нет?.. Почему мне злее-веселее не докапываться, не звонить, не ждать, что позвонит он? Не волноваться, что до сих пор не позвонил. Не гадать, вернется ли.
Откуда я знаю, что он скоро появится? А потому что вон он — появился. Пришел.
В двери появляется его персона, которую встречаю без тени удивления — наоборот, кусаю губы, чтобы не рассмеяться. На меня зыркают два сердито-серых глаза, посверкивают янтарным блеском — и смеются. Губы тоже кривятся в усмешке — оскалился.
Нет, я не требую отчетов, хоть он, как видно, хотел именно этого — чтоб его спрашивали и ревновали. Потому что злится и ревнует он. Да не-е, думаю. Хрена он с кем еще был в мое отсутствие. Хрен он согласен был бы еще на кого-то — вон, голодный, видно же. Щас проверим...
У меня внутри все прямо булькает от смеха. Кажется, мы оба так рады друг другу, так соскучились, что даже забываем поздороваться.
— Как там Нойштрелиц? — спрашиваю.
— Стоит пока.
— Не сдал еще?
— Каким образом?
Это, кажись, и камень в мой огород, но вместе с тем и подхалимаж: я подавала запрос на легализацию, мне и «сдавать» стройведомству, по крайней мере, номинально. Без меня никак типа. И-где-я-только-шлялась-куда-пропала-почему-так-долго. И-что-может-быть-за-работа-он-не-давал-распоряжения. И-как-вообще-посмела-заиметь-дела-несвязанные-с-его-делами.
Да ладно, это ж... жарко. Мы чертовски давно не виделись, сейчас, кажется, сожрать друг друга готовы — и это жарко. Не знаю, как он вообще терпит, как до сих пор еще не запрыгнул на меня.
— Как узнал, когда буду?
— Так.
— Где был, кстати?
— Где был, там сплыл, — смотрит он на меня с насмешливым удовольствием. Склонил голову набок, зараза. Так (это я — себе), спо-кой-но...
— На песика не тянешь, — замечаю.
— Чего?
— Ничего, — как всегда, не посвящаю его в свои ассоциации, «волчьи», а в этом случае «собачьи». — Хочешь заставить меня тебя нюхать?
Зачем показывать, что хочу его?..
— За каким хреном? — уже откровенно смеется он.
— Чтобы определить, с кем ты был и каким парфюмом она пользуется, — также смеюсь я.
— Не-е, я ж смыл уже давно. Под дождем. Там знаешь, дождина какой щас был.
Гад такой. Скотина. И... мне нравится. И даже если б не под дождем — от него всегда сигаретами пахнет, попробуй учуй там другие нотки.
— А я б и не стала нюхать.
— А че, насморк?
— Не. Другие дела просто. Поважнее.
— Да? Ну давай, показывай... — и, одобрительно глядя ко мне в ноутбук: — О-о-о...
Показываю ему трехмерные макеты проекта, он смотрит, а сам аккуратно убирает волосы у меня на затылке и целует шею.
— М-м, хороший проект...
Мне щекотно, я смеюсь и отдергиваюсь:
— Нрав-вится?..
— Ахереть. Я аж возбудился, — тянет мою руку к своей ширинке, я же делаю вид, что не хочу туда тянуться. — Напоминает сиськи, — продолжает. — Ну-ка... подойди-ка... — он рассматривает два здания разной высоты, — да, точно — твои.
Я шутливо возмущена этим сопоставлением, он шутливо невозмутим:
— Во, смотри.
Он начинает меня раздевать, при этом двумя пальцами «отмерять» какие-то участки на грудях, чередуя «замеры» с мокрыми поцелуями:
— Вот так. Вот здесь, здесь и здесь. Ну, точняк, я же сказал, — и одним рывком сдергивает с меня трусики.
— Ри-и-ик! — возмущенно пищу я, голая, в одних босоножках — перед ним, полностью одетым.
— Че, имя мое нравится? — глухо ворчит он и толкает он меня на стол. — До визга нравится... до писка... Давай... — внезапно рвется вниз и лижет киску, — м-м-м... визжи мое имя... — так же внезапно прекращает вылизывания, быстро расстегивается и вставляется в нее.
— Ах... ты-ы-ы... — не визжу — рычу я, ухватив его зубами за шею.
От кого поведешься, от того и наберешься.
Его щетина колет мне губы, а ноздри и дыхалку разъедает запах сигарет. Его шероховатые засаленные джинсы, будто наждаком, трут мои голые ноги. Гроблю маникюр, царапая его мокрую куртку, что стоит колом, а сама думаю со стоном:
«Дома... дома... как хорошо быть дома...»
Ему слышны лишь мои отрывисто-оторванные звуки и междометия.
Вопреки моим замыслам вместо нормальных, цивилизованных стонов я издаю истерические, хихикающие рыдания, а против его попытки засчитать это за вожделенные им визги категорически возражаю:
— Это не визги, а... эм-м-м... экстатические звуки.
Я в скором времени бросаю его куртку и пролезаю под футболку, под которой царапаю его голую спину, а его таскаю за волосы.
Но ему надоедает мое насилие над его волосами, и он тихонько требует-ворчит:
— Так, че за нахуй... ты нежней не можешь, что ли...
Могу, конечно — кончая, нежно треплю его по голове, чем вызываю на его лице блаженную улыбку.
***
Раннее лето в Берлине сейчас скорее напоминает раннюю весну.
Какой там — мило посидеть на балконе после крышесносного приветственного секса, попить чай, поесть в конце концов. Холод и сырость знают, что им здесь не место, и будто просят прощения за то, что все-таки нагрянули, застали врасплох носителей шортиков и маечек, испортили им вечер.
Тут волей-неволей не захочешь никуда вылазить из кровати, а будешь кувыркаться дальше, уже хотя бы для того, чтобы согреться. Или просто повозиться друг с другом.
