Привычка профессионалов, придурок.
Я достаю флешку из банки с сахаром, затем смотрю на настенные часы. Половина второго. Если я отправлюсь сейчас, то смогу быть в Бостоне к семи. Сегодня моя девочка должна работать в дневную смену. Как обычно по четвергам.
Двадцать семь дней. Десять часов. И двадцать пять минут. Именно столько времени прошло с тех пор, как я с ней разговаривал. Я регулярно проверял ее, но держался на расстоянии.
Нера.
Я не собирался выяснять ее имя, опасаясь, что знание его еще больше затянет меня в эту одержимость, но один из ее друзей окликнул ее, когда я был достаточно близко, чтобы услышать.
Нера.
Интересно, как бы это прозвучало, если бы я произнес его вслух.
Я хочу поговорить с ней снова.
Взяв филейный нож из ножевого блока, я проверяю пальцем остроту лезвия, а затем подхожу к длинному зеркалу, установленному в прихожей.
Звонок над дверью разрывает тишину в маленькой ветеринарной клинике.
— Мы закрыты, — говорю я, потянувшись за курткой.
— Я знаю.
Я резко поворачиваю голову на голос. Дизайнерский полностью черный костюм сидит на нем идеально, обнимая его широкие плечи, две верхние пуговицы черной рубашки расстегнуты. Воротник полностью покрыт засохшей кровью. По диагонали через всю щеку проходит длинный порез неприятного вида.
— Ты серьезно? — задыхаюсь я и бросаю пиджак обратно на вешалку.
Мой демон оглядывает офис, затем небрежно заходит в одну из смотровых комнат и садится.
— Как жизнь, тигренок?
— Невероятно, — бормочу я себе под нос, суетясь вокруг, собирая дезинфицирующее средство и марлю. — Просто… невероятно.
Я чувствую на себе его взгляд все время, пока роюсь в ящиках, чтобы найти остальные вещи, которые мне понадобятся, и кладу их рядом с ним на стол. Вымыв руки, я направляюсь к нему, пока крошечные бабочки трепещут крылышками в моем животе, и это ощущение сталкивается с ужасом от того, что он ранен.
— Думаю, мне снова нужно наложить тебе швы.
Я моргаю и перевожу взгляд на порез на его щеке.
— На этот раз достаточно стерильных полосок. Кровотечение уже остановилось, так что тебе нужно просто закрыть рану.
— О… Какая жалость.
— Жалость? Ты что, мазохист, что ли? — спрашиваю я, вытирая засохшую кровь с пореза и окружающей кожи.
— Нет.
Очень трудно сосредоточиться на своей задаче, когда он так близко. Моя нога прижата к его бедру, а грудь касается его верхней руки.
— Эм, ты можешь немного наклонить голову?
Он поднимает подбородок.
— Я не это имела в виду. Мне нужно, чтобы ты… — Я кладу ладонь ему на другую щеку, осторожно наклоняя его голову в сторону. — Вот так.
Кончик моего большого пальца касается уголка его губ, а его дыхание веером пробегает по тыльной стороне моей руки. Тишина в комнате такая абсолютная, что я уверена, он слышит, как бьется мое сердце, словно чертов метроном, настроенный на максимальный темп.
— Выглядит как чистый, острый порез, почти хирургический, — говорю я и достаю коробку со стерильными полосками.
Чтобы фиксировать из на коже, приходится обе руки, и мне очень нравится касаться его кожи.
Не сводя с него глаз, я убираю руку с его щеки и как бы "случайно" касаюсь пальцами его губ.
— Учитывая, тот опыт, который ты мне даешь, мне стоит подумывать о смене специальности на медсестру.
На его лице появляется едва заметная ухмылка.
— Рад быть полезным.
— Опять бездомный?
— Да, тот же парень, что и раньше.
— Не знала, что здесь ошиваются ненормальные люди.
— Никогда не знаешь, что прячется в темных углах.
— Да, наверное, ты прав. — Я наклеиваю вторую полоску на порез. — Похоже, ты часто здесь бываешь. Я заметила, что ты скрываешься в тени.
Прошел месяц с нашей последней встречи на моей крыше. Сначала я думала, что он ушел, и мы больше не увидимся. Но потом, время от времени, снова появлялось это колючее ощущение, когда я гуляла с друзьями. Поэтому я стала обращать больше внимания на все, что меня окружает. И это всегда был мимолётный взгляд, движение в тени или блеск внимательных глаз в темноте. Я никогда не видела его лица, но знала, что он там.
— Как тебе удалось проскользнуть на вечеринку в честь дня рождения моей подруги? — Я спрашиваю, устанавливая очередную стерильную полоску. — Там были только приглашенные гости.
— Через окно в гардеробной.
Мои руки замирают.
— Вечеринка Джаи проходила на третьем этаже частного клуба.
— Водосточные трубы здания были довольно прочными, — пробурчал он. — А их охрана — это гребаная шутка.
Прикрепив последнюю полоску, мой взгляд скользит вниз, а затем вверх по его телу. Он выше шести футов ростом и сильно мускулистый.
— Водосточные трубы были сделаны из стали? — спрашиваю я, снова встретившись с ним взглядом.
— Угу. — Он не сводит глаз с меня, когда тянется к моей руке. Еще до того, как я почувствовала его прикосновение, мое сердце забилось в груди, потому что я знаю, что сейчас произойдет. Мое запястье кажется таким маленьким и хрупким в его огромной руке, и, похоже, он тоже это замечает, потому что держит так нежно, словно хрупкую стеклянную статуэтку.
— Спасибо. — Его голос грубый, и он проводит губами по кончикам моих пальцев.
— Я думала, ты не благодаришь людей.
— Никогда не было повода. До недавнего времени.
— Разве ты не благодаришь своих друзей, когда они тебе помогают?
— У меня нет друзей, тигренок.
— У всех есть друзья.
— У меня был один. Кажется. Он был моим коллегой, но он ушел.
— А ты благодарил его, когда он делал для тебя что-то хорошее?
Он опускает мою руку, но продолжает держать меня за запястье, и его взгляд становится отстраненным, как будто он погружен в свои воспоминания, пытаясь найти что-то конкретное.
— Он чуть не взорвал меня вместе с другим членом подразделения. Спусковой механизм в бомбе, которую он смастерил, вышел из строя, но ему удалось вовремя ее починить. Я ударил его по лицу и сломал ему нос.
— По-моему, это не похоже на "спасибо".
— Я оставил его дышать.
Он говорит это так непринужденно, что я не могу удержаться от смеха.
— Вы уладили между собой, значит.
— Думаю, да. А как насчет твоих друзей? Можешь ли ты положиться на них, когда тебе нужна помощь?
— Разве не для этого нужны друзья?
— Наверное. Но ты не ответила на мой вопрос.
— В моем мире с друзьями… сложно.
— И что это за мир?
— Где людей ценят только за статус и положение в обществе, — говорю я. — Мой отец — очень важный человек. Люди
