дыхание. Губы немного приоткрыты, от этого мне просто сносит крышу.
Ксюша сама тянется к моим губам, я приникаю к ее рту жадно, словно пью из чистого источника. Ласкаю языком ее губы, язык, впитывая вкус. Мы плавимся в объятиях друг друга, гладим ладони, зарываемся пальцами в волосы, помогаем друг другу снять одежду и ожидаемо оказываемся на кровати в спальне.
Я принес туда Ксюшу и не помню, как делал эти шаги. У меня помутнение рассудка от страсти.
— Безумно хочу тебя.
— И я тоже…
Ксюша обнимает, надавливает на мой затылок, целуемся. Одновременно с этим я приникаю к ней ближе, всем своим телом. Жена разводит ноги, меня ведет к жаркой развилке. Медленный толчок выжигает кислород из легких, горячая теснота со всех сторон мягко обхватывает мою плоть, из глаз сыплются искры. Быть в ней, целовать, обнимать — высшая награда. Я чувствую, что она хочет меня не меньше, срываемся, жадно любя друг друга.
Теперь уже без тени секретов и недомолвок. Между нами больше нет ни одной преграды, все разрушены…
Есть только любовь, желание быть вместе и ясное будущее…
* * *
Немного позднее
Просыпаюсь, рядом со мной — пустое место. Ксюши нет. Меня пронизывает страхом: неужели она все-таки ушла?! Мы любили друг друга ненасытно, заказали ужин, снова были в постели, занимались любовью…
И тут вдруг — ее нет!
Быстро натянув трусы, встаю с кровати. Сердце бешено колотится, когда иду по коридору. Тусклый свет доносится из гостиной.
Замечаю облако пушистых волос, выдыхаю.
— Ксюш…
Из меня будто вынули все кости. Я обессиленно приникаю к дверному косяку, наблюдая за тем, как Ксюша сидит в кресле, под пледом и читает что-то.
Обернувшись, жена смущается.
— Привет.
— Эй… Тебе не спится, что ли?
— Я проснулась от того, что хотела пить, споткнулась о сумки, с моими вещами, которые мы так и не разобрали…
Да, это правда. Мы забрали вещи Ксюши из квартиры ее отца, перевезли сюда и… ничего не разобрали.
— Так что ты читаешь?
Делаю несколько шагов, присаживаюсь на подлокотник кресла. Ксюша показывает старый блокнот.
— Это старые записи отца, я их читала, но не смогла прочесть дальше тех страниц, где он рассказывает о договорном браке.
— Есть еще что-то?
— Надо было прочитать все эти страницы раньше. Тогда я бы не злилась на папу так сильно, он любил меня и хотел, как лучше, потому что видел, как нас тянет друг к другу.
Целую жену в макушку.
— Я проснулся, тебя нет рядом. Подумал, что ты снова ушла, а я и не заметил, не почувствовал, как ты вставала, вот болван!
— Нет. Нет-нет, прекрати! Я больше не уйду! — сжав мое лицо ладонями, Ксюша обнимает меня и целует в губы. — Теперь ты от меня не избавишься. Я еще надоем тебе беременными капризами и буду испытывать твою нервную систему на прочность…
— Я буду рад, только останься со мной.
— Навсегда.
— Навсегда…
* * *
Отношу жену в постель, накрываю одеялом, Ксюша устраивается на моем плече поудобнее. Я чувствую, как она задумывается о чем-то снова и лежит без сна.
— В чем дело?
— Я думаю о Давиде. Ты называл его своим сыном, навещал, у тебя привязанности были, а теперь… ты все отрезал… Столько лет виделся с ним и… Все. Как ты смог?
Признаюсь, мне непросто. Мальчишку жаль, он маленький, любит бабушку с дедушкой, но безумно скучает по маме и был рад видеть меня… В сердце будто засела заноза, но я готов ее терпеть, лишь бы не делать больно любимой.
— Все просто, я хочу быть с тобой.
— И готов пойти на сделку с совестью?
— Давид — чужой мне по крови…
— Но ты долго считал его своим.
— Отец считал, что я буду заботиться о его сыне, как о своем! Ему не хватило духу признаться. Я никогда не смогу сказать ему все, что думаю об этом. Наверное, я бы даже прописал предателю по лицу несколько раз!
— Но мальчик не виноват, правда? Его мамаша вообще красотка, бросила его. Он тоже обманут… и покинут всеми.
— Я не ожидал, что ты поднимешь эту тему.
— Сама от себя не ожидала. Терпеть не могу Карину, гадина, каких поискать, но, может быть, потому что у нас самих тоже скоро будет маленький, это все не дает покоя…
— Я не собираюсь больше изображать перед Давидом того, кем не являюсь. Но не представляю, как рассказать обо всем четырехлетке.
— Уверена, ты что-нибудь придумаешь. У Давида есть бабушка и дедушка, но и ты можешь его навещать время от времени.
— Не хочу делать тебе больно.
— А я хочу верить, что вышла замуж за достойного мужчину, с большим сердцем. Мне было сложно смириться с мыслью, что у тебя ребенок, потому что все тогда было искажено, перевернуто. Но сейчас я понимаю, что нас всех запутали и оставили, ничего не объяснив. И мы не должны делать точно так же, они.
— Ты будешь замечательной мамой, самой лучшей. Наши дети будут тебя обожать.
— Дети? Притормози, Илья, у меня еще большие планы о реализации.
— У нас все будет, Ксюш. Все, что мы захотим, главное, быть вместе.
Через неделю мы навестили Давида вместе с Ксюшей, она хорошо ладит с детьми, смогла растопить его испуг и недоверие, заинтересовала мальчишку рисованием. Не сразу получилось объяснить, что его папа — не я, а совсем другой мужчина, которого уже нет в живых.
— А кто ты мне теперь? — удивляется мальчишка.
Я назвался его другом, очень надеясь на то, что в нашей жизни больше не будет лжи, которая портит все, к чему прикасается.
Забегая сильно вперед, скажу, что Карину осудили, дали срок, она была против посещений и не виделась с сыном. Это окончательно рассорило ее с родителями. Отсидев срок, она уехала и больше не возвращалась, не попыталась встретиться со своим сыном ни разу. Стало понятно, что Давид всегда был для нее лишь средством, чтобы прикрепиться к состоятельному кошельку.
Мы с Ксюшей решили принимать участие в жизни Давида, когда это было необходимо. Отец оставил все свои финансы, бизнес и недвижимость мне. Я рассудил, что будет справедливо, если его настоящему сыну достанется часть, поэтому для себя решил, что квартира отца и его сбережения перейдут Давиду, когда тому исполнится восемнадцать, а до наступления этого времени я принимал участие в его жизни, когда это было необходимо, но контролировал все расходы, связанные с его здоровьем.
Родители Карины сразу же
