Господи, люди, ну очнитесь же! Кому это надо?! Нам что, делать больше нечего, кроме как подозревать друг друга во всех смертных грехах?
Свобода — это когда ты не боишься делать то, что считаешь нужным, и говорить то, что считаешь правильным. И как же без нее плохо, без свободы-то!
Эх, Марика, Марика… Воинственная глупая девочка. Почему же ты не умеешь понимать и прощать?
Презираешь? Считаешь ниже себя, ущербнее? Думаешь, что Алекс Уилльямс не умеет вести себя в приличном обществе? Так да, не умеет! А ты, вместо того чтобы гневаться и швыряться горнами, взяла бы и научила.
Но разве ж ты пойдешь навстречу? Тебе запрещено, да ты и не хочешь. Ты знаешь, как жить: нужно возмущаться, шуметь и надменно вздрагивать плечами.
Разумеется, ты прекрасно обойдешься без каких бы то ни было американцев. Найдешь себе правильного советского парня, будешь стирать ему рубашки порошком «Лотос», будешь смотреть с ним программу «Время» по телевизору…
Эх, эх…Обнять бы тебя, дурочку, поцеловать и уложить рядом с собой спать. Чтобы ты ничего не боялась и ни о чем не беспокоилась. Но тебе этого не надо от Алекса Уилльямса. Не любишь ты его — вот в чем проблема.
Вечером к Алексу зашел Жека.
— Да ладно, не переживай ты особо! — махнул он рукой. — Мне сегодня тоже от Седых досталось. Я ей говорю: «Дорогая, у тебя что, колготки рваные? Ты чего юбку-то длинную надела?» А она мне: «Ты, Пряницкий, всесторонне недоразвитая личность!» Это я-то!
— Как думаешь, может, мне ее в ночной клуб пригласить? — задумчиво проговорил Алекс.
— А у нас нет ночных клубов.
— Почему?
— Потому что все граждане СССР заняты созидательным трудом и им на следующий день рано вставать.
— И где же у вас танцуют?
— В некоторых ресторанах и на дискотеках в парках. Там есть открытые танцплощадки за забором. Но за забор лучше не ходить: музыку и так слышно, и если милиции нет, то можно потанцевать просто перед входом.
— Ладно, танцы отпадают… — сдался Алекс. — Тогда что? Может, подарить что-нибудь?
— Не примет, — убежденно сказал Жека. — Хотя… Знаешь, от некоторых вещей женщины просто не в силах отказаться. Подари ей красивый лифчик!
— Можно подумать, его она возьмет!
— Тогда туфли-лодочки. Хотя нет… Лодочки — это как-то мелковато. Вот если бы туфли-линкоры… О, придумал! Подари ей зимние сапоги!
— Сапоги — это глупо!
— Это очень умно, практично и расчетливо! — горячо возразил Жека.
— У меня нет ее размера.
— Тридцать седьмой с половиной.
— Откуда ты знаешь?
— Да здесь все знают размеры своих друзей и родственников. Вдруг что в магазины выбросят — так купишь сразу на всех. Верь мне! Зимние сапоги будут напоминать о тебе долгие годы!
Алекс прикинул себя с обувной коробкой, перевязанной подарочным бантиком, и ему заранее стало смешно.
— Если Марика не примет от меня сапоги, то ты будешь нести ответственность за ложную информацию, — сказал он Пряницкому.
— Да я их у тебя даже перекуплю! — заверил его Жека. — Но при условии, что они будут из валютного магазина «Березка». Женщине нашей мечты нужны импортные сапоги, а не совпаршив!
— Договорились.
Ночью Алекс долго лежал без сна и все придумывал, что бы он подарил Марике, если бы они были в Калифорнии.
«Я превращаюсь в мелкого взяточника, — усмехался он про себя. — Пытаюсь с помощью подарков помириться с девушкой».
Но ему все равно нравилось размышлять на эту тему. Он знал уйму всевозможных маленьких магазинчиков, где ей без сомнения бы понравилось. Например, можно было бы заглянуть на старинные улочки Пасадены или в антикварные лавки Оранджа. Всякие фарфоровые статуэтки, старинные веера, китайские чайнички и бамбуковые занавеси… Марика была бы в восторге от всех этих безделушек.
А еще можно было бы отвезти ее в Лас-Вегас и с улыбкой смотреть, как она бегает от отеля к отелю, глазея на чудеса этого города-праздника.
А еще — свозить ее в горы. Там самые высокие в мире сосны, белое от звезд небо и песок, кажущийся золотым из-за миллиардов крупиц слюды.
Анжелика так разозлилась на папу за то, что он утащил ее с заседания клуба, что не разговаривала с ним два дня. Правда, папа этого не заметил. Целую неделю после случившегося он бегал по квартире, потрясал кулаками и ругал империалистических провокаторов. Мама ворчала, Анжелика дулась и думала о своем.
Другие могли говорить все что угодно, но ей Алекс Уилльямс понравился! Она все заседание разглядывала его: длинные волосы, импортная куртка, в глазах — лукавость. Особенно это замечалось в правом, чуть-чуть прищуренном глазе.
Все эти дни Анжелика мучилась вопросом: интересно, а что Алекс подумал о ней? Ведь он сразу выделил ее из толпы одноклассников и подмигнул. Но выяснить все наверняка у нее не было никакой возможности: пионервожатую Лену уволили из школы, а кроме нее, никто не знал, где искать Алекса.
В пятницу после уроков Роза позвала Анжелику за трансформаторную будку, где они обычно прятались от учителей, чтобы выкурить сигаретку-другую.
— Слушай! Мне сегодня такое рассказали! — прошептала Роза, вытаскивая из кармана початую пачку «Родопи». — Это самое верное средство для того, чтобы в тебя кто-нибудь влюбился.
— Какое? — мгновенно загорелась Анжелика.
— Нужно написать на сигарете: имя девочки плюс имя мальчика равно сохни, сохни, сохни. И после этого выкурить ее до фильтра.
— Думаешь, сработает? — с надеждой спросила Анжелика.
— А то! Давай ручку! Надо ковать железо, пока горячо.
Писать на сигарете было довольно сложно, поэтому «Роза + Вадим» вышли кривыми, как козлиный рог, а на последние «сохни, сохни» вообще не хватило места, так что их пришлось переносить на другую сторону.
— Во, готово! — наконец воссияла Роза. — А ты кого будешь писать? Парня, который тебе сережки подарил?
Анжелика опустила голову:
— Не... Мы с ним уже поругались.
— А кого тогда? Димку из Запорожья?
— Вот еще! Он думает, что его Запорожье — это пуп вселенной.
— Ну так кого?
Несколько секунд Анжелика терзалась сомнениями: открывать свою душу перед подругой или не открывать? Но чувства требовали выхода, и она все же призналась:
— Алекса Уилльямса.
Услышав такое, Роза аж рот разинула.
— Ты что, сдурела?! Он же американец!
— Ну и что?
— Да вы с ним все равно больше никогда не встретитесь. Его имя писать — только сигареты зря переводить. Это все равно что в Кобзона влюбиться!
— Думаешь, твой дурацкий Вадик лучше?! — заносчиво воскликнула Анжелика.
— Да уж всяко!
— По-моему, тебе просто завидно!
— Чему завидовать-то? Вы с этим американцем ни разу даже не разговаривали!
— Он мне подмигнул! Ты что, не видела?!
— Не видела.
— Ну так купи очки, раз ты такая слепая! — вконец обиделась Анжелика.
Роза спрятала в карман свои «Родопи».
— Ну и хрен я тебе свои сигареты дам!
— Ну и хрен ты у меня получишь картинки с артистами! — отозвалась Анжелика.
— А тогда хрен ты у меня спишешь по физике!
— А я тебе хрен подскажу по географии!
Домой Анжелика возвращалась совсем расстроенная.
«Вот украду у папы сигарету, напишу на ней имя Вадика и выкурю ее, — в раздражении думала она. — У папы сигареты получше будут, чем какие-то там «Родопи». Он все-таки «Мальборо» курит: в них силы явно больше. А Розе шиш с маслом достанется».
Придя домой, Анжелика распахнула окно и выставила на подоконник свою любовь и гордость — магнитофон фирмы «Sony». Ей нравилось так сидеть: пускать дым под Челентано или группу «Чингизсхан». Особенно было приятно, когда кто-нибудь из соседей выходил на балкон и тоже слушал ее музыку.
А вот Розу никто слушать не будет. От нее окружающим никакой пользы: у нее разве что собака по ночам повоет или канализация пошумит.
