— Спасибо, что заступился.
— Не за что, — так же негромко ответил Денис, перехватил руль левой рукой и правой выкрутил на максимум регулятор температуры, направив дефлекторы на меня. — Сейчас движок нормально прогреется и будет теплее.
— Угу, — кивнула, снова поднесла салфетку к брови и вздохнула. — Не останавливается. У тебя перекись дома есть?
— Вроде нет. Не помню. Сейчас в круглосуточный по пути заедем, там аптечный киоск есть, куплю, — свернул на перекрестке и уже примирительно спросил. — Кроме молока что-нибудь ещё купить надо? Только давай без фырканья, ладно?
— Ладно, — согласилась я. — Кошколадку тогда ещё.
— Чего? — улыбнулся, повернув ко мне лицо. — Кошколадку? Это что?
— "KitKat".
— А почему кошколад?
— Потому что похоже на "Kitikat". Только не корм, а шоколад.
Мотнув головой, Денис улыбнулся шире и рассмеялся:
— Кошколад. Ха-ха-ха! — кивнул, поднес ладонь к дефлектору и с любовью погладил руль. — Прогрелся, старичок.
Одно движение и всего два слова, а у меня в груди стало тепло. В детстве папа ровно с такой же нежностью разговаривал с тогда ещё нашей старенькой Маздой. Так же, словно под копирку, Дюшка говорил их с Лесей Фольксвагену. И теперь Денис. Я посмотрела на него, улыбнулась и невольно повторила про себя: "Старичок".
Часы на духовом шкафу показывали четвертый час ночи, и мне, по уму, чтобы хоть немного поспать и успечь испечь обещанные блины перед тем как ехать на курсы, стоило идти в комнату и укладываться в постель. Только я, переодевшись, убрала в холодильник купленное молоко, достала вчерашнюю запеканку и, выложив большой кусок на тарелку, поставила разогреваться ужин в микроволновку. Такое смешное требование, выбитое угрозой не пустить в туалет, а на самом деле — приятное, мне приятное, занятие. Щёлкнула кнопкой чайника, выложила на стол салфетку и вилку с ножом. Рядом поставила остатки сметаны и хлебницу. Налила чай и невольно заулыбалась звукам поворачивающегося в замке ключа и следом цоканью коготков Текилы — после гулянки она первым делом прискакала на кухню, сунула нос в миску и шкрябнула лапой мне ногу, поскуливая и выпрашивая кусочек запеканки. А следом за собакой в кухню вошел Денис в расстёгнутой до середины куртке. Вошёл, словно вспомнил и торопился что-то сказать, но замер, доставая из кармана свой телефон. Посмотрел на экран, на стол с ужином. Сжал губы и, выложив на край мой мобильный, развернулся, отвечая на звонок:
— Да. Я помню, что обещал. Нет, не заеду…
Я сразу догадалась кто мог звонить Денису ночью. По сердцу заскребло, царапая, а после, услышав имя и звук притворямой двери, оно заныло все сильнее и сильнее. Закусив губу, я почесала понимающе заглядывающую в глаза Текилу, вернула на место чашку и побрела к себе в комнату, оставив кошколадку нетронутой. Плюхнулась на постель не раздеваясь, завернулась в одеяло с головой, чтобы не слышать даже отголосков разговора за стеной. Я не слышала о чем говорит Денис, только в голову все равно полезли подлые мысли, что сейчас он выйдет из комнаты, наденет ботинки и уедет. И не остановит его разогретый ужин, ничего не остановит. Сядет в своего Старичка и укатит к Крысе, а там… Она-то уж извернется и вылезет из кожи, чтобы он остался. Всхлипнув, уткнулась лицом в подушку и чуть не завыла в голос, когда из коридора раздались шаги. Правда почему-то сперва к дверям, а потом на кухню, где парень зло хлопнул дверцей холодильника, видимо убирая запеканку, которую я для него приготовила.
“Еще и в салон красоты понеслась, как последняя дура… Лучше бы по башке ему битой влупила, чтобы забыл про свою Крыстиночку…”
Словно издеваясь, в голове снова закрутилось всё сказанное про меня Денисом и такое искреннее: “Ты тоже влюбишься, по настоящему. И он тебя любить будет” Клейстера. И от того, что этого со мной никогда не случится, и я всю жизнь буду никому не нужна, стало так обидно, что из глаз потекли горькие слезы. Я не услышала звук открывшейся двери и только почувствовав запрыгнувшую на постель Текилу, замерла. Прислушалась к окружающим звукам и затаила дыхание пока собака топталась у меня в ногах и устраивалась поудобнее. Кажется, она никак не могла решить как и где ей лечь — свернуться клубочком или вытянуться у меня под боком, — а я не знала что мне делать и как отреагировать на то, что Денис стоит в дверях. Текила ткнулась, будто проверяя, мордахой в край одеяла около моей головы, фыркнула и, перепрыгнув через меня, затихла, привалившись спиной к животу. И я сделала вид, что давно уснула и крепко сплю. Не пошевелилась, когда парень поправил сбившийся угол одеяла. Не выдала себя, когда он на мгновение тронул мое плечо, и не раскрыла глаз, услышав тихое:
— Спасибо, было очень вкусно. И извини.
Он вышел, приоткрыв окно и шикнув Текиле лежать, а я ещё несколько минут не могла поверить в то, что услышала. Лишь когда в ванной зашумела вода, не удержалась и выглянула из-под одеяла. Обняла Текилу и с улыбкой на губах провалилась в сон.
20. Филофобия? Нет, не слышал. POV. Ден.
Если бы меня спросили что отличает холостяцкую квартиру от той, в которой появилась девушка, то первым пунктом в длинном списке я бы внес далеко не аромат еды, а трусы. Первое, что ты видишь с утра, зайдя в ванную, и последнее перед тем, как начнется горизонтальная, самая приятная, стадия отношений. Только в моем случае отсутствующая сексотерапия обострила восприятие нарочно лезущих в поле зрения нежно-зеленых шортиков, которые я не снимал, но наблюдал в отражении зеркала все время пока чистил зубы. И ладно бы они висели на дальней веревке, нет же — на первой, что кипятило мозг и раздражало. Косяк был в том, что, обозначив соседке не занимать все веревки, я не уточнил на каких именно она может развешивать свои трусы-лифчики — на дальних. Там они не бесили. Хотя кому я вру, бесили, даже если были закрыты задернутой шторкой. А на первой… не мной снятые…
— Геля!
Я не собирался ругаться и даже повышать тон — просто хотел внести ясность в распределении веревок, — но… Мой голос с утра и так мало походил на адекватный, а с учетом того, что мне снилось и кто мне снился — скорее хрипящий рык голодного льва, рядом с которым все жрут мясо. Его мясо. И ладно бы прочистил горло и рыкнул один раз. Нет.
— Геля!!!
Второй рык получился раз в десять злее, и я сам охренел от этого. Не меньше соседки, влетевшей в ванную ровно в тот момент, когда мои руки сорвали ее трусы с веревки — о-о-о, кто, блядь, живёт в моей голове и рисует эти фантазии, в которых нежно-зеленые шортики медленно сползают по аппетитной попке? Вопрос, оставшийся без ответа. Как и прозвучавший:
— Что!?
Распахнувшиеся в удивлении серо-зеленые глаза. Собранная в два хвоста, копна вьющихся волос. Пухлые губки с красной матовой помадой…
С-с-с-сука-а-а!!!
Ровно то, что мне снилось. С поправкой на то, что во сне звучала одна последняя буква слова "что". Такая протяжная и сладкая, что у меня, увидевшего как выглядит это "о" вживую, прохреначило все нервы разрядом в пару тысяч вольт.
Мать вашу!!!
Сжав в ладони трусы соседки, я тряхнул ими перед ее лицом и проревел зверем:
— Вешай! Это! На дальнюю!
Развернулся, закинул на обозначенную верёвку, не заботясь тем, как они там повисли, и получил вполне заслуженную оплеуху, прилетевшую в затылок.
— А ничего, что я до дальней не достаю!?
— А ты как-нибудь достань!
— Как!? Каком кверху!? В прыжке!?
— Как-нибудь!!! — повторил, заводясь сильнее. Глянул на полочки и путаницу из шампуней и гелей на них. — И это что!?
— Где?
— В пи… в… на полках! — едва удержался, тыча пальцем в аккуратную выставку женского рыльно-мыльного рядом со своим.
— И что тут не так? — выгнула брови соседка. Зыркнула на полочки и скрестила руки на груди, фыркнув с презрением. — Ты мне ни одну не освободил. И куда я должна была все ставить?
— Куда-нибудь!
— Куда!? — вспылила Геля.
