— Где аптечка?
Я качаю головой. — Я в порядке.
Но она не воспринимает это как ответ. Она оглядывается по сторонам, видит одного из барменов, которых мы наняли на эту ночь, и спрашивает его. Он тянется под стойку, достает и передает ей, а она благодарит его.
Я закатываю глаза, как только вижу триумфальную ухмылку на ее лице. Положив набор на прилавок, она достает антисептический спрей и бинт. Собрав все необходимое, она кивает в сторону ванной комнаты.
— Иди, промой, — говорит она мне.
— Я же сказал, что со мной все в порядке. Я могу о себе позаботиться.
Не слушая ни слова из того, что я хочу сказать, она собирает вещи и хватает меня за запястье, увлекая за собой. Ощущение ее пальцев, обхватывающих меня, гораздо сильнее, чем должно быть. Этого достаточно, чтобы заставить меня повиноваться каждому ее гребаному слову.
Я остаюсь совершенно неподвижным, когда она включает воду и опускает мою руку под воду. Резкое жжение пронзает мою руку, и я инстинктивно шиплю.
— Не будь таким ребенком, — мягко говорит она.
Боже, как я это ненавижу.
Ненавижу то, что звук ее голоса может усыпить меня ночью. Ненавижу то, что она способна заставить меня чувствовать столько вещей одновременно. И я ненавижу то, что она обвела меня вокруг пальца, даже после всего, что она сделала.
Но больше всего я ненавижу то, что она не моя.
Больше нет.
Она пошла дальше. Нашла своего прекрасного принца, который, вероятно, заслуживает ее гораздо больше, чем я. Но это не значит, что часть нее не будет всегда принадлежать мне.
Та ее часть, от которой я никогда не откажусь.
Мы переходим в заднюю комнату, чтобы она закончила мыть мою руку. Я не свожу глаз с Лейкин, пока она осторожно вытирает мою ладонь, нежно дуя на нее, как чертова искусительница, которой она и является. Я изо всех сил стараюсь не обращать на это внимания, но не могу. И когда она, наконец, накладывает повязку и поднимает на меня глаза, моя сдержанность еще немного ослабевает.
— Итак, не хочешь рассказать мне, почему ты вдруг так разозлился? — спрашивает она. — Ты был в порядке, когда я пришла. Что случилось?
Я перевожу взгляд на пол. — Ничего. Ничего не случилось.
— Это прозвучало убедительно.
Сукин сын. Почему это должно быть так трудно? Так сложно? Почему мы не можем просто вернуться к тем временам, когда все, что имело значение, касалось только нас двоих? Все, чего я хочу, — это снова погрузиться в наш маленький пузырь и убежать от мира.
Но она разбила этот пузырь, когда совершила свой полуночный побег.
— Лей, — говорю я, наконец-то посмотрев на нее.
Прежде чем я успеваю сказать что-то еще, ее телефон снова звонит, и у меня сжимается челюсть. Она достает его, смотрит на него секунду, а затем с небольшой улыбкой убирает обратно в карман. И последняя часть меня, которая могла это вынести, умирает внутри.
— Знаешь, самое меньшее, что ты могла бы сделать, это не писать своему парню при мне, — усмехаюсь я, делая шаг к ней.
Она хмурит брови, вероятно, удивляясь, как я догадался об этом, ведь она никогда не упоминала его при мне. Я предполагаю, что это неспроста. Либо она хотела проверить, есть ли у нас еще шанс, держа его на втором плане, либо она не хотела показывать мне свое счастье, пока моя жизнь рушится.
Когда она прижалась спиной к стене, я ухмыльнулся. — Забавно. Я никогда не считал тебя неверной. — Я провожу кончиками пальцев по ее руке. — Он знает, что последним, кто был в твоей киске, был я?
Она резко сглатывает, но не произносит ни слова. Я беру свою неповрежденную руку и кладу ей между ног, надавливая именно там, где она этого хочет. Задыхающийся стон вырывается из ее рта, и она откидывает голову назад к стене.
— Это мое, — прорычал я, медленно двигая рукой. — Мне все равно, здесь ты или за тысячу миль отсюда, притворяясь, что меня не существует. Это, блядь, мое.
Она тянется вверх и хватает меня за рубашку, притягивая ближе, прижимаясь головой к моей груди. Это одна из тех вещей, по которым я скучаю больше всего, по тому, как я всегда мог заставить ее разрываться на части так чертовски легко. Не отрываясь от нее, я пинаю дверь, и она захлопывается.
Я отодвигаю ее назад и прижимаюсь губами к ее уху. — Держу пари, он не может заставить тебя чувствовать себя так. Он не знает, как правильно прикасаться к тебе, а я знаю.
Она хнычет, когда я отпускаю ее, но когда я проскальзываю под ее пояс и ввожу свои пальцы прямо в нее, она вздыхает с облегчением. — Черт возьми.
Ее глаза встречаются с моими, и ее зрачки расширяются. Мне очень хочется поцеловать ее прямо сейчас, но я не позволю себе этого сделать. Быть сильным достаточно трудно, и хотя она не единственная девушка, с которой я когда-либо целовался, она единственная, кто когда-либо имела значение.
Поцеловав ее, я снова окажусь в свободном падении, а я не могу так рисковать.
Не могу.
Введя в нее два пальца, я застонал от того, как она сжимается вокруг меня. — Ты такая охренительно мокрая для меня. Я уже несколько дней хочу снова войти в тебя.
Она расправляет плечи и решительно смотрит на меня. — Чего же ты тогда ждешь?
Я ухмыляюсь тому, как она говорит именно то, что я хотел услышать. Наклонившись, я посасываю кожу над ее ключицей, пока расстегиваю брюки. Как только я спускаю их, я провожу пальцами по ее киске и выпрямляюсь. Она смотрит, как я втягиваю их в рот, застонав от ее вкуса.
— Ты такой грязный, — дразнит она.
Потянувшись в задний карман, я достаю презерватив, который принес на всякий случай. — Тебе это нравится.
Это ужасный выбор слов, и я молча благодарю Бога, когда она не отвечает. Она никак не может ответить так, чтобы я не закрутился в мыслях, и сейчас единственное, на чем я хочу сосредоточиться, — это на том, как она ощущается, когда вхожу в нее.
Лейкин снимает брюки, и я поднимаю одну из ее ног, чтобы обеспечить нужный угол. Одним быстрым движением я ввожу свой член глубоко в ее киску и стону, когда погружаюсь до основания. Мой большой палец обводит ее клитор, пока я трахаю ее, и она становится громче от этого.
— Шшш, — говорю я ей. — Ты должна вести себя тихо, Рочестер. Нельзя, чтобы все слышали нас здесь.
— Не могу, — прохрипела она, хватаясь за меня, чтобы притянуть ближе, но я здесь главный.
— Можешь и будешь, — рычу я. — Будь для меня хорошей девочкой и храни молчание. Ты знаешь, как это делается.
Ее глаза сужаются, точно зная, что я имею в виду, но когда я наклоняюсь, чтобы оставить засос на ее коже, вся обида, которую она могла испытывать, рассеивается. Она чувствует себя чертовски хорошо, обхватив мой член — вот так. Я нуждался в этом. Мне нужно было это ощущение.
Она была нужна мне.
— Блядь, — простонал я. — Я хочу проводить каждый день, зарываясь в тебя вот так. Твоя киска — единственное подходящее для меня место.
Она тяжело дышит. — Только моя.
С ее стороны было бы смело проявлять собственничество, когда у нее есть парень, но ладно. Я уступлю.
— Только твоя, — говорю я ей, и это не ложь.
Положив две руки мне на грудь, она откидывает меня назад, и я выскальзываю из нее. Она кружит нас, прижимая меня спиной к стене, и наклоняется передо мной. Я выстраиваюсь у ее входа, и она скользит по мне. Я беру руку и шлепаю ее по заднице, мне нравится, как она вздрагивает от этого ощущения.
— Ты так чертовски хорошо выглядишь. — Я смотрю, как мой член исчезает внутри нее, и она трется об меня своей попкой. — Черт возьми.
— Трахни меня, — умоляет она. — Сильно. Я хочу чувствовать тебя при каждом движении.
Мне, наверное, нужно повторять дважды многие вещи, но это точно не одна из них. Ее рука проникает под меня, и она легонько играет с моими яйцами. Я обхватываю ее бедра и начинаю настойчиво входить в нее. Лейкин прикусила губу, стараясь не шуметь, но если бы кто-нибудь приложил ухо к двери, то услышал бы безошибочный звук соприкосновения кожи с кожей.
