Родриго за стенкой затих. Может, заснул?
Он сильный человек, но сила духа может сыграть с хозяином плохую шутку, когда речь заходит об эмоциях. Почему-то сильные люди считают, что эмоции выказывать стыдно, а ведь скрывать их гораздо хуже. Это очень вредно. От этого можно умереть.
Она сейчас пойдет тихонечко и просто посмотрит, как он спит. Все будет нормально, и она уйдет.
Гвен на цыпочках прокралась к комнате Родриго и очень осторожно открыла дверь.
Он не спал. Он сидел на кровати, полностью одетый, обхватив голову руками. Гвен испугалась при виде такого всепоглощающего отчаяния и уже готова была выскользнуть из комнаты, но тут Родриго вскинул голову и увидел ее.
— Ты, почему не спишь?
— Я... я слышала твои шаги и решила...
— Я тебя побеспокоил, извини...
— Да плевать мне на беспокойство... То есть, я хотела...
Посмотри на меня, Родриго Альба, позволь мне обнять тебя и забрать у тебя часть боли, которую так и излучает все твое существо. Человек не может нести свое горе один, у него всегда должен быть кто-то, с кем можно разделить ношу, если она невыносима...
— Тогда зачем ты пришла? А, понимаю, пожалеть меня. Приласкать, предложить мне свое прекрасное тело...
Он окинул ее нарочито откровенным взглядом, но Гвен Ричвуд не зря десять лет проработала в Уголовной полиции графства Девоншир. Всякие на нее смотрели и по-всякому, и уж она-то прекрасно знала, что скрывается чаще всего за такими взглядами.
Боль. Растерянность. Страх. Неуверенность.
— Знаешь что? Ты не отделаешься от меня так запросто, Родриго Альба.
Ее сердце рвалось на части, потому что это она любила его, а он был просто упрямым мальчишкой, изо всех сил старающимся скрыть слезы и горе за напускной грубостью и хамством.
Глаза Родриго расширились в изумлении.
Гвен молча сбросила с плеч пеньюар и подцепила пальцами тонкие бретельки ночной рубашки. Родриго подался вперед, судорожно сжав кулаки.
— Ты понимаешь, что ты делаешь, мисс Ричвуд?
— Я синьора Альба, если уж на то пошло.
Она одним движением сбросила с плеч ночную рубашку. Здравый смысл пискнул — и умер с криком: «Боже, это не ты, Гвен Ричвуд!». Однако Гвен знала, что это не так. Вот сейчас это была именно она, самая настоящая она, та самая женщина, которую много лет успешно гримировали и прятали под чужой одеждой.
Высокая, стройная, подтянутая женщина двадцати восьми лет, с девичьей грудью и безупречными бедрами, белокурая, почти платиновая блондинка с карими глазами.
Гвен Ричвуд, адвокат, через чьи искалеченные в детстве огнем руки прошли тысячи судеб.
Гвендолен Мойра Ричвуд, которая в детстве поклялась себе, что вырастет и сделает так, чтобы дети в больницах не плакали в страхе по ночам и не звали маму.
Красавица синьора Гвендолен Альба.
— Гвен... Но ведь ты... Ты само совершенство!
— Я не совершенство, я это знаю, но я замерзла, а ты мужчина, так вот и сделай что-нибудь! Кстати, ты кое-что не доделал...
— Я помню. Но я...
Она шагнула к нему и остановилась прямо перед ним. Родриго поднялся и посмотрел ей в глаза.
— ... но я знаю, как это можно исправить.
Он вскинул ее на руки так легко, словно она была размера сорокового, а не сорок восьмого, но это было уже неважно.
Они лежали на кровати, и умные чуткие руки мужчины скользили по трепещущему телу женщины, изучая и лаская его, проникая в укромные уголки, овладевая, даря удовольствие... Она почувствовала, как его пальцы скользнули вглубь ее тела, и застонала, чуть выгибаясь ему навстречу.
— Гвен... тебе нравится?
— Нравится?.. Нет, мне не нравится. Я просто... умираю от этого! Я люблю это, Родриго Альба, а еще... еще я люблю, как ты смотришь на меня, я люблю твой запах, я люблю твои губы и руки... Я люблю тебя!
Он со стоном прервал ее, припав к нежным губам страстным поцелуем, и Гвен с ужасом и восторгом почувствовала, что по его щекам текут слезы.
Она торопливо раздевала его, не отрываясь от его рта, на ощупь расстегивая, снимая, отшвыривая, путаясь и освобождаясь. Когда Родриго приподнялся над ней, полностью обнаженный, Гвен издала тихий, отчаянный вопль.
— Мачо! Я не говорила тебе, что ты — самое потрясающее создание на свете?
Он рассмеялся тихим грудным смехом, и этот звук заставил Гвен изогнуться в его объятиях и впиться жадным поцелуем в его мускулистую шею. Она то и дело отстранялась, стремясь насмотреться на это золотое, идеально сложенное тело, запомнить его навсегда, потому что завтра... Нет, не надо думать про завтра. Вообще не надо думать. Нужно просто очень любить...
— Ты так смотришь, милая...
— Молчи...
Его тяжесть ошеломила и привела Гвен в восторг, она в неистовстве обвила бедра Родриго ногами и прижалась к нему, раскрываясь навстречу мужской плоти, словно цветок. Родриго обнял ее, покрывая горящее лицо поцелуями...
Он взял ее, и одновременно сплелись в сладкой битве их языки. Потом не было ничего — и было все, как в первый день творения, и Гвен, кажется, кричала его имя, а Родриго, возможно, плакал. Ничего нельзя было сказать наверняка, потому что они были единым целым, и слезы у них были общими, и стук сердца — общим, и дыхание — общим, и испарина — общей...
Их качало на волнах самого древнего океана на свете, и Гвен с удивлением услышала, как где-то глубоко внутри нее шевельнулось нечто крошечное, меньше светлячка в ночи, горячее раскаленного уголька, нечто, чего никогда раньше не было...
Они отдыхали, лежа в объятиях друг друга. Голова Родриго покоилась на груди Гвен, истерзанной его поцелуями. Она вздрогнула, когда спустя некоторое время его поцелуи вновь разбудили ее, но на этот раз любовь была совсем иной — нежной, осторожной, внимательной и неторопливой...
Он брал ее снова и снова, словно не мог насытиться, но она не уставала от близости и не молила о пощаде. С каждой секундой она становилась все сильнее и прекраснее, каждое объятие дарило ей новые ощущения, и теперь Гвен очень хорошо понимала, что чувствует роза, распускающаяся на заре, бабочка, выходящая из кокона, вода, превращающаяся в легкое облако.
Она брала и дарила, отдавалась и забирала назад, растворялась в горячем теле мужчины и принимала его в себя, уже не обнимала его, но была им...
А потом настало утро, и Гвен Ричвуд проснулась одна. Смятая подушка еще хранила запах волос Родриго, но Гвен не заплакала. Жаль, потому что слезы всегда облегчают душу.
Она почти без сил лежала на кровати, а по телу гуляли волны пережитого этой ночью удовольствия.
Они больше никогда не увидятся.
