из моего дома! Мамы и папы любовниц моего мужа, его дети от других женщин. Мамы, бросившие своих маленьких дочек ради мужика! Все! — рявкаю для убедительности. Здесь остается только семья Глеба. Настоящая. Я и Саша. Остальные свободны!
— Да пошла ты! — рявкает девчонка — волчонок.
— Милая, — с места поднимается мать Вики, подходит, обнимает внучку за плечи, глядит на меня с соболезнованием и тихо, но с интонацией победителя произносит:
— Алевтина, ты так и не поняла главное!
Настоящая семья Глеба — Вика и Лиза.
Это ты — другая семья! Ты и твой сын — вы вторая семья!
Рывком поднимаюсь из-за стола. Я в таком бешенстве, что на мне сейчас нет лица. Я похожа на медведицу или другого лютого зверя, защищающего своего детеныша.
— Пошли вон из моего дома! — больше не стараюсь держать лицо.
А в голове отбойные молотки отбивают фразу:
«Другая семья. Вторая семья».
Звучит так, будто мы с сыном второй сорт Шиловых. Это Вика и Лиза — первый.
— Ты ещё пожалеешь! — отец Виктории хмурится, трёт пальцами лоб. Поднимается с места и уходит с внучкой и женой на второй этаж, собирать вещи.
— Вы что молчите? — повышаю голос на замершего сына и мать.
Сыночек весь трясётся, поднимается, и вместо того, чтобы сбежать от меня, идет ко мне. Подходит, заглядывает в глаза и обнимает за плечи.
Его теплая щека у моей щеки по которой текут теплые слезы.
— Истеричка! — мать поднимается и уходит тоже, оставляя нас с сыном наедине. Не считая Назара, прилипшего к стене и наблюдающего со стороны за развитием событий.
— Мама, мы — ненастоящая папина семья? — спрашивает сынок. — Мы фальшивые? И папа не наш, как говорит Лиза. Если он сразу был её, значит, не мой? — голос сына расстроенный.
И я хочу его успокоить, но не знаю, как, в чём-то он действительно прав.
— Милый, когда я выходила за твоего папу, я не знала о них. Папа забыл рассказать. А значит, мы не несем ответственности за то, что забрали у Лизы папу. Ты понимаешь меня?
— Папа обманул нас, — еще больше расстраивается сын.
И я замолкаю, чтобы еще больше не расстроить его своими рассуждениями.
Спустя месяц
Алевтина
Тридцать дней без Глеба. Прошло тридцать дней с того самого момента, когда моя жизнь перевернулась в одночасье и решила за меня, как я должна жить дальше.
Вдова…
Сразу же напрашиваются грубые слова — «чёрная» вдова.
Встряхиваюсь. Психолог, работающий в штате нашей компании говорит, что я теперь свободная женщина. Бизнес-леди.
Угу. Бизнес-бледи! Готова перед любым топом расстелиться лишь бы он мне объяснил и втолковал, как вылезти из всех проблем, которые, оказывается, с головой накрыли нашу строительную компанию за последние два года.
Складывается такое ощущение, что кто-то копает под нас. Подставляет всё время. Отнимает более жирные заказы, обходит в тендерах. Одно не понимаю, почему супруг ничего не рассказывал о проблемах! Он их не видел или игнорировал?
Хотя, о чём это я? Шилов избегал правду во всех вопросах. Считал себя сильным, думал, что ему всё по плечу. И делиться с наболевшим с женщиной — домохозяйкой для него было ниже его достоинства.
Первое время после смерти Глеба я много плакала, вспоминая только хорошее. А потом всё та же психологиня Полина вызвала меня и рассказала о моем супруге так много нелицеприятных вещей как о человеке, партнёре, боссе, что стало намного легче. Засыпая и просыпаясь, я только ругаю его. И вся та боль, вся любовь к нему куда-то улетучиваются.
Иногда спрашиваю себя, как можно так быстро забыть человека, причинившего тебе боль? Это что же получается, мы любим не человека, а его отношение к нам?!
— Вот и тридцать дней прошло, — вздохнув, поднимаюсь с кровати. Потягиваюсь. Рисую на лице широкую вымученную улыбку.
Вспоминаю, что сегодня суббота, и настроение моментально улучшается, потому что не нужно ехать в треклятый офис, который ненавижу! Полтора часа до него, там десять часов и полтора — обратно. Света белого не вижу. И сына…
А Сашка повзрослел за этот месяц и отдалился от меня. Вздыхаю, думая о том, как пройдет примирение и восстановление отношений с ребенком, запланированное на сегодня.
После теплого душа, кручусь перед зеркалом в гардеробной, мурлычу себе песню под нос, выбираю теплое платье и сапоги ему в тон.
Собираемся с сыном в детский парк развлечений, покатаемся на каруселях, потом сходим в кино или в детский мир. Накупим всего-всего.
Я так рада, что Сашенька наконец-то согласился провести со мной время наедине, без бабушки. А у меня появилось это время.
Надеваю синее трикотажное платье и гляжу на себя в зеркало. Внезапно меня как обухом по голове бьют. И гаснет свет в глазах. А меня будто выдирает из тела невидимая сила и помещает в другое место.
«Мы в бутике в центре города вместе с мужем. Глеб помогает выбирать обновы. Я примеряю. А он расселся вальяжно в уютном кресле, сложил ногу на ногу, потягивает охлажденное шампанское, и цокает, когда ему нравится, как на мне сидит платье.
А цокает он на каждом экземпляре».
Машинально улыбаюсь. А потом вспоминаю, что мужа больше нет. И кроме того плохого, что я сочиняю себе про Глеба каждое утро, было много-много всего хорошего. Как и тот поход в магазин, отпечатавшийся в моей памяти навсегда.
Приятное утро вмиг превращается в неприятное, и ощущение тоски поглощает моё чудесное настроение. Что-то щелкает внутри меня и переключается.
Снова беру себя в руки, не даю мозгу возможности накрутить себя, испортить такой прекрасный многообещающий день.
В конце концов, рубеж пройден — Глеба больше нет. Его дочь вернулась домой в Сочи. Бизнес снова в моих руках, только вот чует моё сердце, с ним явно творится что-то неладное.
Переключаюсь с мыслей о работе на дом.
Отношения с мамой постепенно налаживаются. Конечно, я не простила ее за побег из дома, но благодарю каждый день за то, что она появилась в сложный для Саши жизненный момент и помогает ему восстановиться. Учит, как жить без любимого отца.
Мой спокойный сынок, ставший после потери отца нервным и агрессивным нуждается в близком человеке, как никогда. По совету психолога я отдала его в агрессивный вид спорта — в хоккей. Пусть побегает, помахает клюшкой, погоняет шайбу. Там посмотрим. Сейчас Саша горит хоккеем, мечтает о карьере снайпера.
Выключив свет в гардеробной, выхожу в коридор, спускаюсь на первый этаж.
— Саша, — окликаю ребенка. Но в
