ему небезразлична, я тотчас забыла бы о его словах и о той боли, что они мне причинили. Но этого он не сказал.
— Уходи, Ева, — проговорил Лазарев тихо, отшатнувшись от меня, словно от прокаженной, не желая выдерживать молчаливую дуэль наших взглядов. — Мы поговорим обо всем, но не сейчас. Просто дай мне побыть одному.
В его глазах тоже была боль и вселенская усталость. В этот момент он все-таки показался мне как никогда уязвимым и нуждающимся в поддержке. Тем не менее, его слова нельзя было толковать иначе. Моя поддержка была ему не нужна.
И я ушла, пятясь назад, пошатываясь, прижимая к груди черную коробочку со счастливой ручкой, так, словно она была единственным, что у меня осталось.
Неподобающе сунув руки в карманы жакета, я брела по городу, утирая слезы, не став вызывать такси. Мне было безразлично, что подумают обо мне случайные прохожие, но им я тоже, кажется, была безразлична.
Теперь поведение Дениса, казавшееся таким загадочным с самого начала, выглядело в моих глазах простым и понятным. Он пришел в S, чтобы поставить меня на место. И увидел именно такой, какой успел представить: легкомысленной, непредусмотрительной, постоянно ошибающейся и неуклюжей. Такой не то, что работу в бюро, даже кофе страшно доверить приносить.
Но почему тогда ничего в его поведении до сих пор не обидело меня? Не унизило? Он ведь защищал меня и заботился, был непривычно галантен и вежлив, умел поддержать и помочь. Как это вязалось с его планом? Или права была Аллочка и в моей голове все перепуталось, и я смешала отношения Дениса с Яной с его отношениями с собой?
Аллочка. Вспомнив о подруге, я тут же набрала ее номер, но, когда она ответила, я почему-то не сумела выговорить ничего особо вразумительного, и, снова расплакавшись, отключилась. Я не могла выговорить слов о том, что Лазарев не тот, каким я привыкла его считать. Словно, если я произнесу это вслух, я окончательно признаю собственное поражение и пути назад уже не будет. Но его ведь и так не было, разве нет?
Нащупав в кармане какой-то прямоугольный предмет, вытащила его и уставилась слезящимися глазами на ту самую визитку Лазарева, которую он дал мне, чтобы я отправила на указанный в ней электронный адрес документ, в котором фиксировала ход судебного заседания по его просьбе.
Память услужливо подкинула выражение его лица, когда я говорила, что документ не сохранился. Денис тогда был спокоен, потому что он знал, что я не справлюсь и я лишь оправдала его ожидания. Я просто подтвердила собственную несостоятельность, которую к тому моменту Лазарев и без того успел мне приписать. Вот кем я всегда была в его глазах. Никчемной легкомысленной дурой.
Как добралась до собственного дома почти не помнила. От разлившейся по телу слабости, ничком упала на диван, продолжив плакать уже навзрыд.
Вскоре, открыв входную дверь своим ключом, на помощь примчалась Аллочка:
— Ясенева, что случилось? — принялась она тормошить меня. — Да что произошло-то?
Ее присутствие и встревоженный голос немного отрезвили. Сев на диване, поджав под себя ноги, я, всхлипывая, выговорила:
— Денис… Он сделал меня свои помощником, чтобы доказать, что я ничего не умею и вообще…
— Стоп, — нахмурилась подруга. — Но ты-то умеешь! Да, Лазарев твой — козел, но разве это повод так по нему убиваться?
Действительно ведь, не повод. Просто всё навалилось сразу, одновременно, и лишило эмоционального контроля. А разговор с Денисом стал последней каплей, которой оказалось достаточно, чтобы вызвать внутри настоящий ураган.
— Он просто вел себя совсем не так…
Теперь Аллочка, кажется, разозлилась. Давно я не видела ее настроенной столь серьезно:
— Хватит, Ева. На нем одном свет клином не сошелся. Не стоит он твоих переживаний. Ты же не так давно сама говорила, как хорошо тебе быть свободной и от свиданий отказывалась?
— Говорила, — кивнула я. — Просто он за такой короткий срок неожиданно стал для меня по-настоящему важен.
— Найдем другого, еще важней, — махнула она рукой. — Я-то думала, что-то серьезное стряслось. Даже курс по ведической психологии Сатьи Дас ради такого пропустила, между прочим.
Я горестно вздохнула.
— Где там твой коньяк для лучших времен?
Неожиданная смена темы разговора заставила Аллочку забыть о ведической психологии и удивленно округлить глаза:
— А что, это у тебя сейчас «лучшие времена» такие?
— Нет, кажется «худшие». Но они тоже подойдут.
— Уверена?
Я кивнула, решительно утерев слезы. Нужно было отвлечься. И смириться. И как-то выкинуть мысли о Денисе из собственной головы.
Вскоре коньяк уже стоял на журнальном столике у дивана, а Аллочка разливала его два, принесенных из собственной квартиры снифтера, поскольку в моей такой посуды отродясь не водилось.
— Ты как крокодил Гена, который пришел к Чебурашке на чай с чаем, чайником и всем остальным, — пробормотала я, глядя на нее.
— А ты ела-то когда в последний раз, Чебурашка?
Кажется, вчера утром. Или это было позавчера?
— Какая разница? Главное, что я уже лет пять с тобой не пила.
Я поднесла к лицу янтарную жидкость, плещущуюся по тонким стеклянным стенкам. Терпкий аромат абрикоса и сливы резко ударил в ноздри, неожиданно придав сил. Сморщив нос, я сделала несколько глотков, позволив им обжечь горло и грудную клетку.
— А помнишь, что было, когда мы пили в прошлый раз? — полюбопытствовала Аллочка, тоже пригубив коньяк из собственного снифтера.
— Помню. Ничего хорошего. Но сейчас мне и без того паршиво, так что хуже вряд ли будет.
— Хуже всегда может быть, — многозначительно подняла подруга вверх указательный палец. — Но, давай выпьем за то, чтобы не было.
Чуть позже мы догадались, что закусывать алкоголь было бы лучше и я нарезала на дольки яблоки и апельсины, обнаруженные в холодильнике.
Печаль и скорбь, терзавшие меня на протяжении всего дня, действительно, ненадолго отступили и к вечеру я чувствовала себя непривычно расслабленной и спокойной. Не смирившейся, нет. Я знала, что утром грусть вернется, возможно даже с удвоенной силой. Но пока состояние опьянения позволяло, я наслаждалась этим кратким мигом умиротворения и безразличия ко всему происходящему.
— Ясенева, ты что засыпаешь? — проговорила Аллочка заплетающимся языком.
— Нет, конечно, — ответила я, понимая, что мой собственный язык тоже слушается меня недостаточно хорошо, и зевнула.
Чтобы не уснуть, потянулась к макбуку, который еще ночью оставила на диване.
— Эээ, нетушки моя дорогая, — подруга оказалась проворнее и выдернула у меня из рук ноутбук прежде, чем я установила его на собственных коленях. — Я тебя знаю, ты сейчас опять Лазареву писать будешь, считая, что так
