выше остальных и похож на бело-розовый трон.
– Я не поняла, эта… Ты пригласил челядь за наш стол? – голос Клю злой и визгливый. Саша съеживается, словно в клубок сжаться пытается. – Так, ни на минуту нельзя оставить этот дом, вы расхолаживаетесь. Саша, твой сок, пей.
– Я не хочу, – всхлипывает малышка. То что плещется в тонкостенном стакане, стоящем возле тарелки Саши выглядит омерзительно. У меня к горлу подскакивает колючий ком тошноты.
– Пей, я сказала. Неблагодарная девчонка.
Голова кружиться начинает, как на карусели с лошадками. Малышка жмется ко мне, ища поддержки. И я ведь обещала.
– Вы считаете, что это продукты подходящие для питания ребенка? – господи. Сейчас фурия пырнет меня вилкой, обгложет и поваляется на моих косточках. – Сами выпейте эту дрянь. Ну, давайте, – протягиваю стакан, отвесившей дорогущую челюсть, женщине.
– Ты, ты… Чтоб духу не было в моем доме этой хабалки, – наконец берет сея в руки Клю.
– Хорошо, но сначала вы выпьете сок алоэ с семенами чиа.
– Это агава, – взвизгивает бабушка Саши.
– Тем более. И закусите вот этим. Что это, кстати? Каракатица? Вы серьезно считаете, что этим можно кормить малышку?
– Это ты, каракатица. Жирная, неухоженная дрянь. Мой сын видно ослеп, когда приволок в дом существо, похожее на медузу. И… Это что, кошка? Сын, ты же знаешь, у меня аллергия.
– Ничего подобного. Вы уже черте сколько времени находитесь в доме, где живет кошка, но даже не чихнули. Я как врач вам говорю, то невозможно.
– Ах ты, дрянь. Вон…
– Мама, не надо, – слишком спокойно говорит Райский. Но нож в его руке, сделанный из толстой стали странно гнется, словно резиновый.
– Не смей меня называть…
– Я не стану называть тебя дебильной кличкой, которую придумал хрен знает кто. Я не позволю тебе орать на мою дочь. Ольга Петровна будет есть там, где я скажу. Она не прислуга, а гостья, помогающая твоей внучке прийти в себя после общения с тобой и предательства матери. А вот ты… Ты можешь завтракать в кухне с челядью, тфу ты, господи. С людьми, которые поддерживают этот дом в порядке. МОЙ дом. Уясни.
– Ах вот значит как? – приподнимает идеальную бровь Клю. А я с трудом сдерживаюсь, чтобы не зааплодировать мистеру Грозовой туче. И судя по удивленной мордашке Саши, она тоже. – Значит мать родная тебе менее важна чем эта…
– Ну, что ты, мама. А теперь возьми стакан Сашин и выпей сок. Тебе будет полезно. Ольга Петровна, будьте любезны…
– Может не надо? – господи, ну зачем я? Он меня простреливает взглядом стальных глаз насквозь. Так, что ноги слабнут, а в животе… В животе зреет торнадо.
– Это был приказ, – рычит мой нестерпимый начальник. Я протягиваю стакан закаменевшей Клю, которая вдруг резко бьет меня по руке и вскочив со стула бросается прочь. От неожиданности разжимаю пальцы и с ужасом наблюдаю траекторию полета посудины. Мерзкая жижа с противным хлюпаньем заливает шикарную белоснежную рубашку великана. И лицо его перекашивается от ярости. Главное не свалиться в обморок сейчас. Спасибо Сашуле. Она вцепляется в мою ладонь маленькими пальчиками. А потом раздается вой. Из-под стола выстреливает разъяренный пушисты болид. Господи дурдом.
– Барабан, нет, – успеваю пискнуть я, прежде чем кошка вцепляется когтями в бедро ревущего от боли Райского, который начинает крутиться на месте, пытаясь сбросить очумевшую от злости Барабашу.
– Папа, не обижай кису, – кричит Саша. Я бросаюсь вперед, не очень понимая, кого мне спасать. На пол летит дорогая посуда, вместе со скатертью, приборами. Салфетки кружатся в воздухе, словно перья падших ангелов.
– Я… На кой хрен я притащил в свой дом вас? Вы страшнее и разрушительнее чумы. Вы… – хрипит проклятый нахал, когда мне наконец-то удается оторвать от него шипящую кошку Барабан.
– Вы меня уволите?
– Да пошла ты… Хрен тебе, – он вдруг с силой вонзает столовый нож в дорогую столешницу, наверняка на ее месте представляя меня. Сдирает с себя лохмотья, похожие на лапшу, бывшие когда-то дорогой рубашкой. Я открываю рот, чтобы сказать, что при дочери не стоит так остро выражать свои эмоции, да и в принципе надо слова подбирать, но замираю, забыв как дышать. Татуировка дракона, спускается по его лопатке, витиеватая, набитая рукой дорогого мастера. Этого не может быть. Это…
– Эй, ты? Что с тобой? Ты меня слышишь? Зайчишка… Твою мать, еще и припадочная.
Пиф-паф, ой-ой-ой…
– Госпожа Райская, посмотрите на меня, – открываю глаза и тут же снова зажмуриваюсь, от яркого луча света бьющего мне в глаз из фонарика-указки.
– Я не… – язык во рту словно кусок наждака, в висках стучат веселые молоточки. – Подождите, а вы кто? И вообще…
– Спокойно. Лежите. Не стоит резких движений делать в вашем положении, – улыбается симпатичный мужчина, одетый в медицинский костюм с логотипом клиники, вышитым на кармане.
– В каком положении, что вы несете? Просто сбой гормональный. Я сама врач. И мой муж не мог вас пригласить сюда, потому что… Кстати, где я? – осматриваюсь по сторонам. Я лежу на огромной, похожей на взлетную полосу для аэробусов, кровати. В незнакомой мне комнате, обставленной тяжелой мебелью. Высокий потолок, расписанный в стиле позднего Барокко, мне нравится. Страшный кич, но какой-то совершенно милый. Интересно, куда меня приволок чокнутый… Ооооо, черт побери. Воспоминания накатывают ледяной волной лютого ужаса. Живот начинает болезненно ныть. Тонус. На таком раннем сроке хреново. Боже, о чем я думаю? Неужели этот пилюлькин рассказал Охотнику мою маленькую-огромную тайну. Тогда мне надо бежать отсюда сломя голову. И как он вообще догадался? – И с чего вы взяли чушь о том, что я в каком-то положении?
– Анализы крови взяли, ваш муж подписал разрешение. Но и без них я почти уверен…
– Вы врач, а не гадалка, чтобы строить предположения основываясь на наитии, – резко сажусь на матрасе, который ходит подо мной словно бушующее море под утлой тонущей лодчонкой. – Не делились, надеюсь, своими догадками с моим… Хм… Не мужем?
– Пока нет.
– Вот и правильно. Этот человек мне никто. Он не имел права подписывать какие то либо разрешения в отношении меня, пока я была в обмороке. И где я, черт побери? Что это за комната?
– Госпожа Райская, посмотрите на меня, – лицо доктора становится озадаченным и чересчур серьезным. Отрабатывает парень денежки, даже переигрывает немного. – За пальцем следите. Вы головой не ударялись недавно?
– Конечно ударялась. И не раз, наверняка, – раздается насмешливый голос отовсюду, как мне кажется. – Еще в роддоме поди уронили нашу Ольгу Петровну. С тех пор голова у нее место слабое.
