одевался и бежал вместе с остальными на плац. Да где же он?
Сам не понимал, на хрена мне сдался сержант, но мне как будто бы нужна была его поддержка, будто бы только он и знает, что происходит, и как мне действовать дальше!
— Разрешите обратиться, товарищ полковник? — подал голос охреневший майор.
— Отставить! — рявкнул комбат, и Стрельцов вынул из кобуры пистолет. Он отдал его лично полковнику, проигнорировав подскочивших к нему двоих с автоматами. — Вас сопроводят куда следует! — объявил комбат, и всех берлессов во главе со Стрельцовым, строем повели куда-то в сторону гаражей.
Блять, нас сейчас расстреляют? — было моей первой мыслью.
Нет, слава богу, нас просто заперли в одном из гаражей. Набралось берлессов достаточно — человек 150-200. Посчитать не было возможности, да и не до того было.
Ангар был довольно вместительным, но мы набились в него, как селёдки в бочку.
— Что происходит? В чём дело? — набросились мы на ротного, как только ворота ангара закрылись.
Он сел на канистру с маслом, снял с себя фуражку и вытер рукавом взмокший лоб.
— Война, товарищи! — тихо выдавил он из себя, не глядя ни на кого из нас. Как будто бы ему было стыдно или неловко. Он вытащил из кармана пачку сигарет и закурил, еле попадая спичкой по коробку — так у него тряслись руки. Курить в ангаре было взрывоопасно из-за хранившихся в нём некоторых ГСМ, но майору было, видимо, уже на всё похер. Мы нервно загудели. — Цыц, блять! — прикрикнул на нас ротный. — Отставить панику! Сохранять спокойствие и мужество!
Какое в жопу мужество, если нас заперли без еды и воды? Без оружия! Мы все были на панике. Сам майор был в ахуе от происходящего! Да какого чёрта происходит?
— Вы знаете, зачем нас здесь заперли, товарищ майор? Нас убьют? — младший лейтенант Федорченко озвучил вопрос, который мучил каждого из нас.
— А ты какого хуя здесь, Федорченко? Ты же кижанин, мать твою? — удивился Стрельцов.
— Я с вами хотел. Я не северянин! — гордо заявил лейтенант. — Так зачем нас разделили, товарищ майор?
— Чтобы не мешались. Берлессы границу перешли. Щас отработают по ним и выпустят нас.
— Я слышал, что это всё враньё! — сказал другой лейтенант, имя и фамилию которого я не знал. — Северяне просто будут по городу бомбить, чтобы сепаров напугать. Нет там никаких берлессов!
Господи, надо предупредить родителей! Сообщить, что происходит! Я вытащил телефон, как и многие другие солдаты, но исходящие звонки не проходили. Связи не было.
— Чёрт! Связи нет!
— И у меня!
— У меня тоже...
Глушат сигнал, чтобы не было утечки информации, — догадался я.
Я не мог здесь оставаться! Я должен был предупредить своих об опасности! Защитить их каким-то образом!
В ту же минуту до нас донеслись звуки первых взрывов. Наша часть располагалась за городом, но стёкла в ангаре и бетонный пол под ногами дрожали так, будто бомбят где-то рядом.
Все замолчали. В ангаре стало тихо, будто умер кто-то. Было только слышно, как кряхтит майор.
До нас донеслись крики людей на берлесском, раздались одиночные выстрелы и автоматные очереди уже совсем рядом с ангаром. Стало ясно, что на территории части ведётся какая-то перестрелка.
На часть напали? Господи, надо было выбираться отсюда!
Душой мы все рвались на свободу, но по факту подойти к воротам ангара никто не осмелился. Солдаты разбрелись по углам и притихли, жадно прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. Я никогда не видел столько страха в глазах пацанов. Он был коллективным, всеобщим, тотальным. Мы все были напуганы и растеряны. Ни один из нас не проявил инициативу предпринять что-либо.
Перестрелка то утихала, то возобновлялась с новой силой, как и бомбёжка где-то неподалёку. Время от времени мы проверяли свои телефоны, но безуспешно.
Нервы потихоньку начинали сдавать не только у меня. Кто-то из ребят уже плакал, не стесняясь своих слёз, всхлипывая навзрыд. У меня волосы под кепкой шевелились, а спина была мокрая, так что текло под ремень прямо в трусы.
И только майор продолжал невозмутимо сидеть на канистре, обхватив голову руками. Он как будто был не с нами, а где-то совсем далеко. Это он должен был сказать своим солдатам, что делать дальше. Но он вроде бы уже сказал...
Я думал только о своих родителях и сестре. Живы ли они? Что с ними? О себе я почему-то вообще не переживал, хотя положение моё было такое же неопределённое, как и у всех берлессов в ангаре.
Уже рассвело, когда перестрелка в части прекратилась. Мы замерли в ожидании чего-то. Чего-то неотвратимого, безнадёжно плохого. Время тянулось бесконечно. Эти два часа, что я тут провёл, были самыми длинными и мучительными в моей жизни.
Вдруг у ворот послышались голоса на берлесском и началась какая-то движуха. Все напряглись, как и я, и уставились на ворота. Они разъехались в разные стороны, пугая меня уже до усрачки, и в ангар вошёл Димон. Потный, без головного убора, с автоматом наперевес. Глаза бешеные, налитые кровью! Никогда его таким не видел!
— Выходим! — скомандовал он, ища глазами майора.
Солдаты несмело потянулись на улицу. А я так оторопел, что остался стоять на месте. Алексеев подошёл к майору и врезал ему с ходу прикладом в лицо. Я и ещё пара ребят подскочили к ним, не понимая, что происходит. Стрельцов зажал руками нос, из которого хлестала кровища, и попытался подняться на ноги, но Димон осадил его обратно на канистру.
— Алексеев? Ты чего творишь? — заорал я на сержанта.
— Эта гнида в плен нас решила сдать! — хищно оскалившись, протянул Димон. — Прикинь, Серый?
— Какой плен? Ты чё несёшь? — не поверил я сержанту. Он вообще был не в себе, мягко говоря.
— Такой уговор у него с северянами был! Ну, сука! — замахнулся он снова на Стрельцова, но я оттащил Димона в сторону, не дав возможности ещё раз ударить майора.
— Я убил его! Убил! — возбуждённо орал Алексеев.
— Кого?
— Комбата! Визжал, как сучка, просил пощады! Но я смог! Никакой пощады северянам! — бешено вращая глазами, вопил сержант. — Мы захватили часть! У нас всё есть! Техника, оружие, жратва! Мы будем гасить северян, крошить их, как капусту!
Тут я понял,
