Эрни, и этот говнюк еле заметно злорадно улыбается. Папа не настаивает.
На обратной дороге мне хочется сделать круг — пройтись по улицам. Проветрить мозги.
Да, думаю, новый аккумулятор — это, конечно, супер, но не такой же ценой. Ведь папа, в отличие от Эрни, не собирался откашивать от семейного праздника. Теперь он считает, что я потребовала втянуть его в эти ремонты…
Звонит мама. У меня перед ней должок про «вчерашнее», хоть про кувыркания с Риком рассказывать я, разумеется, не собираюсь.
Насчет «сегодняшнего» гружусь настолько, что даже от мамы не утаиваю:
— Интересно, кто доложился папе. Не иначе как Эрни раскололся. Анонимизировал места, лица.
Мама тактично молчит. Ах, вот оно что.
Мои загрузы удесятеряются:
— Мам, а зачем?..
— А что?
— Я бы справилась.
— Да прям! Катька, вот что ты постоянно! — сердится мама. — На черта «справляться»!
На черта быть одной, когда «даже мужика рядом нет», чтобы, ну, к примеру, аккумулятор поменять. Так, что ли? Обидно и необоснованно — сейчас я действительно чувствую, что одна. Что бы там он, Рик, ни говорил и ни писал и что бы со мной ни делал. И кто он, вообще, такой, этот Рик.
Но мама сейчас, видимо, не об этом, хоть это тоже излюбленная тема.
— Вечно тебе будто неудобно перед ними — а это тоже твоя семья.
Вторая семья. Так, где тут кнопка «выкл.»? Раньше на советских электроприборах была, я знаю, мне рассказывали.
А тут нет такой кнопки — потому ли у меня вырывается:
— Я-то хоть…
И все. И я не продолжаю.
Я-то хоть — что? Бываю у них? Общаюсь?.. Маме, интересно, какого с ними общаться?
Дура. Я, которая. У нее-то, у мамы давно своя жизнь и в этой жизни есть только я и никакой второй семьи там нету. И мама прекрасно справляется.
А отец — для нее это дело прошлое. Потому и позвонила ему с такой легкостью, попросила решить вопрос. Папа по-своему обыграл для дочки — сюрприз, мол. А я не неблагодарная стерва, просто сюрпризов не люблю.
Помимо этого, я еще и большая, мать ее, девочка, поэтому разруливаю:
— Ниче, мам. Все нормально.
— Ну вот и хорошо.
Вижу, что хорошо, думаю, а сама разглядываю фото со дня рожденья, которое присылает Эрни, «подредактировав» Паулу и подписав снизу нечто обидное. Думает, поржать можно со мной заодно, за глаза над родными-единоутробными поиздеваться. Совсем нюх потерял, засранец.
терпи — пишу ему, — и не выеживайся
Он: хочешь вместо меня.
Я: в другой раз
Он: другого раза может и не быть.
А даже если и так, думаю.
Шагаю мимо старой сигаретной фабрики — стиль «модерн», мой любимый. Из-за непропорционально-больших окон напоминает гигантских размеров карточный домик. Думаю машинально, как и всякий раз, как ее вижу, что вот — стоит же объект, пустует, уже сколько лет стоит. Толкнуть, что ли, на работе идею — пусть какому-нибудь инвестору-клиенту укажут. Толкну, как «кончатся» проекты…
***
«Мам, скажите честно, куда мы поедем летом? Только честно».
«Это сюрприз».
«Сюрприз?.. Хм…»
Вот не люблю я сюрпризы. Секреты. Уже тогда, в тринадцать лет не любила. Да что там — раньше. С самого детства.
Сколько себя помню, всегда всё хотела знать наперед. Единственно, не требовала раскрыть личность Деда Мороза — возможно, тут слишком рано все стало слишком понятно. Но в остальном…
«Мам, скажи, честно, зубная фея есть на самом деле? Только ничего от меня не скрывай».
Тут мне было лет шесть, и родители с готовностью адаптировали для меня зубную фею, которой, как они потом рассказывали, не было у них. С каждым выпавшим зубом требование мое не менялось, но взрослые почему-то не догоняли и пъродолжали «записывать напоминания для зубной феи». Кстати, бабло под подушкой я находила не всякий раз, может, отчасти поэтому и выросла не в конец меркантильной и в общем-то нейтральной по отношению к деньгам особой.
Меня потчевали другими сюрпризами, я терпела. Последним обоюдным родительским сюрпризом должна была стать цель нашего совместного путешествия на каникулах, но я так и не узнала, куда мы собирались поехать. Вместо этого незадолго до каникул родители сообщили мне, что расходятся. Так я впервые столкнулась с разрывом незыблемого. На тот момент мне хватило, хоть шок от этого был значительно меньше, чем от Михи с его мишками много лет спустя.
Мне было тринадцать и особой наблюдательностью в межчеловеческих делах я тогда не отличалась. Потому причину, преподнесенную мне в виде «у нас не осталось общих интересов», приняла, как правдоподобную, а на раскапывании сути вещей в виде «папа нашел моложе и загулял, но человек она хороший» не настаивала. Не знала, например, что она с «хабилитационной» папе помогала, публикации его редактировала.
Против отца я не ожесточилась, тем более что не было, за что: на самых азах он старался исправно включать меня в свою новую жизнь и делал это не только добросовестно, но и, кажется, искренне.
Жалеть маму вроде как тоже было некстати, но иногда почему-то хотелось. У нее не было «второй семьи», а была только я.
Вторая семья. Кто была у отца вторая семья, кто первая? Я никогда не пыталась вникать в тонкости определений. С какого момента то, что обычно появляется в таких случаях, можно считать второй семьей, а с какого момента — первой.
«Доченька, у папы теперь вторая семья».
«Да, мам, я знаю, я была у них».
Впервые я увидела Паулу — кудрявого темноволосого ангелочка — на свадьбе у отца и Пины — Прозерпины, теперь его второй жены, симпатичной, молодой и не менее кудрявой, чем Паула. Впервые в жизни я была на торжестве без мамы и казалась себе почти взрослой.
На фотосессию молодых Паулу совали на все фотографии. Вернее, она сама уцепилась за платье Пины и не давала себя увести. Было ей четыре года, а
