мило и ласково щебечет Настя. — Может, тебе выйти и подышать?
— Ты когда успела против меня мою дочь настроить? — шипит Родион. — Яна! Выходи! Считаю до трех или выломаю эту дверь!
— Да, давай! Разнеси тут все! Дверь выломай и напугай мать твоего ребенка до истерики! Давай, папуля! Ведь так поступают заботливые, любящие мужчины! — возмущенно верещит Настя.
Встаю, откидываю щеколду и распахиваю дверь. Прохожу мимо красного то ли от злости, то ли от смущения Родиона и затихшей Насти на кухню и наливаю в кружку остывшей воды из чайника.
— Я так устала, — делаю несколько глотков теплой воды.
— Я бы задал тебе закономерный вопрос, как ты собираешься рожать и воспитывать одна ребенка, но не буду, потому что я тебе этого не позволю, — тихо и сердито отзывается Родион, застыв на пороге кухни. — Раз я отец…
— То что? — с громким стуком ставлю кружку и утомленно смотрю в его хмурое лицо. — Почему бы тебе не уйти и не сделать вид, что ничего не случилось?
— Ты за кого меня принимаешь?
— За большую ошибку.
— Я принимаю тот факт, что я тебе неприятен, — Родион садится за стол и смотрит на меня открыто и прямо, — и ты бы очень хотела от меня избавиться, но увы, Яночка. В нашем уравнении появилась новая переменная, возможность которой я, как и ты, не учел.
— Ты у нас не только юрист, но еще и математик? — едко интересуюсь я.
— А еще этот математик и юрист придерживается консервативных взглядов, — лицо Родиона сминается в улыбку, — ребенок должен родиться в законном браке.
Настя прижимает ладошки к пунцовым щекам, восторженно попискивая, и мы с ее отцом на нее осуждающе смотрим.
— Все, молчу, — она прячет улыбку в кулачок и пятится. — Пойду Алекса обрадую.
— Я не хочу за тебя замуж, — подхожу к окну и смотрю во двор, где на качелях качаются дети. — У меня тоже есть взгляды на эту жизнь и для меня неприемлемо создавать брак по залету.
— Было интересно выслушать твое мнение, но мое решение не изменилось. Даю тебе право на пятиминутную истерику и на разбитую посуду, — умиротворенно заявляет Родион и в конце самодовольно хмыкает.
Разворачиваюсь к наглецу на пятках, собираю волосы в хвост, закрепив его резинкой с запястья и с тихим рокотом в груди приподнимаю брови:
— Какое, сучий ты потрох, великодушие.
И в следующее мгновение в него летит стакан с водой и букетиком одуванчиков, которые за ночь завяли. Родион с нечеловеческой ловкостью вскакивает на ноги, уворочиваясь от снаряда, и я швыряю в него кружку:
— Мудак!
— Надо сказать, я уже соскучился по твоим истерикам, Яночка, — отпрыгивает в сторону, одергивая полы пиджака.
— Урод!
Если честно я не прицеливаюсь. Стаканы, тарелки разбиваются о стену на десятки осколков, и Родион отступает с хохотом к двери.
— Что тут смешного?! — реву я на всю квартиру и делаю к нему шаг, сжимая кулаки.
— Стоять! — громогласно рявкает он, и я испуганно замираю.
Аккуратно отмахиваясь носками от осколков, он подходит ко мне и решительно подхватывает меня на руки:
— Поранишься.
С недоумением моргнув, взбрыкиваю и взвизгиваю:
— Пусти!
В коридоре он ставит меня на ноги и говорит:
— Продолжай.
— Продолжай?!
Кидаюсь на него, а он со смехом пятится в прихожую, отмахиваясь от моих слабых кулаков.
— Оставь меня в покое!
— Поздно дергаться, Яна, — отступает в комнату. — Был у тебя шанс.
Руками бить Родиона нецелесообразно, поэтому я хватаю с дивана подушку и в ярости, что больше в себе не сдерживаю луплю его по голове и плечам. С издевательским смехом закрывается, уворачивается, а затем улучив секунду, когда я перевожу дыхание, чтобы вновь замахнуться, мой подлый враг вырывает мягкое и взбитое ударами оружие. Отбрасывает его в сторону, сгребает меня в объятия и жадно целует.
Цепенею под наглыми губами, а в груди предательски тает сердце от голодных и грубых поцелуев и медвежьей хватки, в которой тяжело дышать. Низ живота откликается тянущим и требовательным теплом, и рука Родина под мое отчаянное мычание ныряет под футболку к груди. Он увлекает меня к дивану, но я в вспышке обиды отталкиваю его и отпрыгиваю к окну:
— Нет!
— Ты же хочешь этого, — Родион окидывает меня диким взглядом.
— И что?!
— Да ты уже почти моя жена, — он прячет руки в карманы и вскидывает бровь. — А значит можно пошалить.
— Шали со своими шлюхами, мудозвон.
— Пять минут, отведенные на оскорбления и истерику, истекли, Яночка. Язычок прикуси.
— Родион, — я нервно смеюсь и развожу руками в стороны, — у нас ничего не получится. Какой из тебя муж?
— У нас с тобой будет вынужденный серьезными обстоятельствами брак, — он пожимает плечами. — И я так понимаю без секса, да?
Он не скрывает в своем голосе подлой издевки, от которой я опять вскипаю гневом.
— Нам не обязательно быть любовниками в браке, будем друзьями? — он продолжает скалиться в улыбке. — И, в принципе, я всегда могу пошалить со своими шлюхами, так?
— Нам не нужен брак! Если ты хочешь быть отцом, то хорошо, — я накрываю лоб ладонью. — Я не буду против твоего участия в жизни ребенка.
— Участия? — зло повторяет Родион. — А, может, мы переиграем ситуацию так: я тебе позволю участвовать в жизни моего ребенка, м? Ну, скажем, по воскресеньям?
— Охренел?!
— Тот же вопрос я задам и тебе, Яна, — он подходит ко мне вплотную и заглядывает в глаза. — Я дам тебе совет. Прекрати меня провоцировать на глупости, которые могут лишить тебя ребенка. Я в силах его у тебя на законных основаниях забрать.
— Как ты смеешь? — севшим от ужаса голосом говорю я.
— Давай рассматривать твою беременность, — он кладет руку мне на живот, понижая голос до шепота, — как совместный проект. Ты не можешь теперь позволить себе играть гордую и независимую, чему я безмерно рад. Не пожелала быть моей содержанкой, — он улыбается, — ну, будешь женой. Так уж и быть исполнения
