супружеского долга я не буду требовать, раз ты такая недотрога, но уважения я жду.
— Какой же ты негодяй.
— И у тебя, — он наклоняется ко мне и шепчет на ухо, — от этого негодяя все трусики мокрые.
Его рука скользит по животу к промежности, и я зло выдыхаю. Наслаждайся моими мокрыми не только трусами, но и штанами.
— Я предупрежу хозяйку, что ты съезжаешь, Яна, — он мягко сжимает половые губы двумя пальцами сквозь ткань. — И все свое барахло можешь выкинуть или оставить тут.
— Я так не могу, Родион, — задыхаюсь от его ласки.
— Можешь. И увидимся завтра, — он касается кончиком язык моей верхней губы и жестоко отстраняется, — уже со свидетельством о расторжении брака.
Одурманенная горячим дыханием и горьковатым парфюмом наблюдаю, как Родион неторопливо покидает комнату, и вслушиваюсь в биение своего сердца. Поскрипывает входная дверь, и я роняю подбородок на грудь. Какая нелепость меня ждет: вынужденный брак с тем, кого я люблю.
Интернет так мне и не дал конкретных ответов, как избавиться от наглого, настырного и богатого мужчины. Начиталась в сети таких ужасов, что Родион к утру после чтения множества женских откровений показался лапушкой. Чуток с придурью тирании, но и я так-то не ангел. Он меня в плен, а потом принуждает к браку, а его оскорбляю и истерики с битьем посуды устраиваю.
Возможно, ему и нравится моя жалкая борьба против его несносного характера. Это же забавно, когда ты весь такой богатый, красивый и сильный, а на тебя всполошенная и беспомощная ежиха прыгает. В общем, принимаю решение больше не поддаваться на провокации Родиона и не радовать его яркими и отчаянными эмоциями, которые мне навредят. И паниковать из-за возможного замужества с ним тоже не стану. Много чести. Буду с ним холодной, отстраненной и, как он просил, невероятно уважительной к его наглой персоне.
Однако мой великолепный план идет крахом, когда Родион на следующее утро встречает меня у крыльца, обнимает и целует в щеку. Так по-родственному, по-семейному и душевно, будто мы с ним очень близки и прожили не один год вместе. Так отец целовал маму, когда встречал ее после работы.
— Что ты делаешь? — оторопев, я резко отшатываюсь и, не удержав равновесие, заваливаюсь назад, но мой бородатый рыцарь стремительно реагирует и ловит меня в объятия.
Я стараюсь максимально от него отстраниться, уперевшись кулаками в грудь и выгнувшись в спине.
— Тебя удар прихватил?
Я не знаю, как я сейчас выгляжу, но чувствую, как все мышцы лица и шеи напряжены, а нос с губами сжаты и сморщены. Наверное, я сейчас похожа не на ежа, а на очень удивленную и страшную ведьму.
— Отпусти.
— И ты упадешь.
— Пусть так, — безапелляционно заявляю я.
Родион с улыбкой раскрывает объятия, и в моем гордом молчаливом падении хватает меня за запястья, рывком тянет на себя и каким-то хитрым и ловким движением разворачивает спиной. Медленно ведет бедрами, прижавшись сзади, увлекает в неторопливое и ритмичное движение, удерживая меня за талию.
— Потанцуем?
Его приподнятое настроение, шутливый шепот ставит меня в тупик. Я тут распланировала быть с ним высокомерной сукой, а он опять меня вогнал в краску, потому что мимо шагает тощая и сгорбленная бабулька и презрительно плюет под ноги:
— Вы еще потрахайтесь тут!
— Хорошая идея, бабуль.
Старая ведьма в изумлении останавливается и кривится:
— Никакого уважения к пожилым!
Родион выпускает меня из объятий и неторопливо шагает к престарелой и недовольной жизнью женщине.
— Возраст, бабусь, не индульгенция. За что мне вас уважать? За то, что оскорбили?
— Прокляну! — старуха испуганно отступает от Родиона, который в ответ молча почесывает бороду и вырывает из нее волосок.
— Кто еще кого проклянет, — он щерится в улыбке и разжимает пальцы, — трах-тибидох, бабусь.
Та с прытью, которой позавидует любая молодуха, бежит прочь и отчаянно крестится, невнятно бурча себе что-то под нос.
— Ты зачем пожилых людей пугаешь? — смотрю вслед старухе, которая оглядывается на Родиона, вскрикивает и ускоряется, прижав к груди белый полиэтиленовый пакет.
— Затем, чтобы они к людям не приставали и не портили настроение, — Родион одергивает пиджак и шагает к машине, чтобы учтиво распахнуть передо мной дверцу. — И все эти вредные старухи и в молодости были вредными стервами.
И многозначительно смотрит на меня.
— На что ты намекаешь? Хочешь сказать, что я в старости буду полоумной идиоткой? — я вскидываю бровь и смериваю его высокомерным взглядом. — Думаю, что и ты в маразме тоже будешь тем еще брюзгой.
— Вероятно, и отчасти в этом будешь виновата ты. Лезь в машину.
— Я буду классной бабкой, ясно тебе? — тычу пальцем в грудь Родиона.
— Поживем-увидим, — смеется он, подстегивая во мне обиду.
Что, ему тяжело согласиться, что я старушкой я стану замечательной? И не буду я к людям приставать. Я буду вязать носки днями и ночами, в том числе и противному старикану, которому будет вечно все не так, если его афера с браком не шутка: он ведь консервативных взглядов, не приемлет развода и терпеть мне его долгие десятилетия.
— Доброе утро, — здороваются со мной Алекс и Петя, и тихо возвращаю им приветствие и приглаживаю юбку на коленях.
Возмущенно поджимаю губы. Я ведь хотела надеть брюки, но сделала выбор в пользу юбки, неосознанно удовлетворяя запрос Родиона, который считает, что не пристало женщинам закрывать ноги под штанинами.
— Кстати, поздравляю, — говорит Алекс, метнув беглый взгляд в зеркало заднего вида, когда машина выезжает со двора.
— С чем? — задаю я вопрос, а потом вспоминаю причину моей тошноты минут двадцать назад и киваю. — Ах да, точно…
— Я даже вчера выпил от радости, — Алекс посмеивается. — Я ведь год не пил.
— Ну и не начинал бы, — Родион поправляет галстук.
— Так вы же сами мне налили, — охает Алекс. — Несколько раз.
Петя молча кивает, подтверждая слова своего коллеги, и я перевожу взгляд на отрешенного и сдержанного Родиона.
— Знал бы, что ты начнешь палить из ствола… — отвечает он.
— Так я ж на улице, — живо и эмоционально оправдывается Алекс, — и строго в небо.
Петя опять кивает, а
