не продержусь…
А-а-а. Джентльмены пропускают вперед дам. Я, признаться, забыла, какой он галантный. Отыгрывая роль, послушно сжимаю мышцы. Скулю сучкой, как ему нравится. И он, наконец, вбившись в меня до боли, отпускает себя, сжав зубы на моей груди.
— Я с ума по тебе схожу, господи. Что ты со мной делаешь? — сбивчиво шепчет.
Хочется задать встречный вопрос — «А ты со мной?». Но я молчу. Я не могу говорить. Боль уже где-то в горле. Металлическим вкусом крови во рту…
Соскальзываю с него. Марат тянется за салфетками. Мне проще — трусы на место, юбку вниз. А в душ, все это смыть — уже дома. Как… Как мы к этому пришли? Как я?! Дальше что? Молчать? Притворяться? Предавать себя снова и снова?
Прерывая очередной поток вопросов, машина плавно тормозит. Не дожидаясь, когда мне откроют, выскакиваю на улицу. Легкие наполняет влажный тяжелый воздух. Лето такое красивое. Нарядное, буйное. Я тоже сама не своя.
Марат шагает за мной к парадной.
— Можно было не провожать.
— Так. Стоп. — Хватает меня за руку. Ну, как хватает? Мягко берет. Он все делает деликатно и мягко. Уверена, он так даже предает. Просто потому что иначе ему не позволит воспитание. — Внятно. Что случилось?
— Ничего.
Все-таки я дура. Не могу держать эмоции в себе. Мозг рекомендует одно, я очень трезво понимаю, как правильно, но эмоции перекрывают собой все разумное…
И снова лифт.
— Тогда к чему это про «провожать»?
— Не бери в голову. Мне правда нехорошо что-то. — Торможу себя из последних сил. — Иди в душ. Я что-нибудь приготовлю на ужин.
Марат смотрит на меня настороженно, но все-таки кивает. Я иду на кухню. Достаю лотки с заказанной вчера из ресторана едой. Может быть, та, другая, его собственноручно приготовленным кормит, а я…
Так! Стоп! Стоп, Афина. Заканчивай. Это ты уже проходила. Хочешь еще? Хочешь, чтобы как с Коваленко все было? Перед глазами, как перед смертью, проносятся те страшные годы. И их финал. Машинально касаюсь лица. На какой-то миг пальцы замирают вот так, но буквально тут же руки падают безвольно вдоль тела. И свешивается к груди голова.
Нет. Так не будет. Только не дважды в одно и то же.
Стою так долго, не замечая времени. В себя прихожу, лишь когда на поникшие плечи укладываются его руки.
— Это правда?
Просто знать. А там и решение принять будет легче.
— Ч-черт.
Значит, не врут. Усмехаюсь.
— Послушай, я хотел сам все тебе рассказать, — жаркий шепот в заиндевевший затылок.
— Так что тебе помешало? — дергаюсь, желая сбросить с себя его горячие ладони. Мне-то некуда отойти. Если только в окно выйти. Но это совсем уж пошло. Поэтому я опять смеюсь.
— Послушай, не надо так. Ты не понимаешь. У меня выбора не было. Совсем.
Вдох, выдох. Оборачиваюсь. Это мне Марат позволяет. Может, ему точно так же, как и мне, нужно увидеть что-то такое в глазах. Что-то, что убедит — это не конец.
— Как давно ты… помолвлен? Кажется, так говорят?
— Пару дней. От силы неделю. Слушай, это ничего не меняет. Я ее даже не знаю. Так, виделись пару раз. Один — вообще в глубоком детстве. Ну и вот, на смотринах. Это дочь Фариза.
— Мне все равно! — выходит криком. Господи, ну зачем мне знать, кто она? Когда не знаешь — проще, легче… Когда не знаешь, не станешь маниакально искать их фото в социальных сетях. Или следить за сториз.
— Это ничего не значит.
Я бы его, наверное, возненавидела. Если бы не это отчаяние в глазах.
— Значит, я тоже могу выйти замуж, я правильно понимаю?
— Нет! Я… — Замолкает. А я опять отворачиваюсь.
— Есть хоть какой-то шанс, что до свадьбы дело не дойдет?
— Боюсь, что нет. Фариз — наш партнер. После истории с Коваленко нам как никогда нужна его поддержка.
— Нам — это кому?
— Семье, бизнесу, — в отчаянии хрипит он. — Пойми меня. Я прошу, Афина…
— Что понять? — зачем-то уточняю.
— Я все равно твой. Свадьба ничего не изменит. Я постараюсь…
— Что? — у меня истерика. Точно. — Совмещать?
— Афина…
— Знаешь что? Давай-ка, ты собирай свои вещи.
Марат
Я сразу понял, что с ней что-то не то. И вероятно, даже догадался, что тому причиной. Просто трусил признать, посмотрев в глаза правде.
— Не горячись.
— Не горячись? — Афина взвизгивает, но осознав, как это выглядит со стороны, замолкает, сжимает пальцы в кулаки и, отвернувшись, делает несколько глубоких вдохов. Хрупкие лопатки натягивают шелк блузки и опадают, подрагивая, как крылья у птицы, поймавшей воздушный поток. — Я не горячусь, Марат. Я хочу, чтобы ты собрал свои вещи и ушел.
Ага! Как бы не так. Я не уйду. Никогда. Что там она себе надумала? Делаю шаг вперед. Руки чешутся — так хочется ее встряхнуть, чтобы вправить мозги на место. Придумала тоже… Куда я без нее?
— Афин, пожалуйста, мне и так сложно.
— Да что ты? Может, тебя пожалеть?
Запрокидываю голову к потолку. Чувствую, как понемножечку, по чуть-чуть вытравливается из наших отношений легкость. Я боялся, что этим кончится. Я сам в том виноват. Но… Может быть, еще можно этого не допустить? Наверняка. Было бы желание. Со временем Афина примет ситуацию. Я сделаю все, чтобы приняла. Потому что я тупо не знаю, как жить, если ее в этой жизни не будет.
— Ладно. Давай так. Я сегодня переночую у себя, ты немного остынешь, и мы снова все обсудим.
— Нечего обсуждать. Забери свои вещи. Не хочу, чтобы что-то о тебе напоминало.
Помню, однажды ребенком я стал свидетелем землетрясения. Кавказ регулярно трясет. Но время от времени под землю уходят целые города. Каменные стены домов складываются, как карты в карточном домике, с гор сходит сель, падают обломки породы, деревья выворачивает с корнями, земля уходит из-под ног — жуткое зрелище. И чувство жуткое — ощущение абсолютной беспомощности перед стихией. Очень похожее на то, что я испытываю сейчас.
— Тебе напомнить, что ты на меня работаешь?
Слова еще звенят в воздухе, а я уже жалею, что озвучил их. Афина оборачивается. Смотрит на меня так, будто не узнает.
— Свою работу я закончу. Не волнуйся. Не люблю, знаешь ли, подводить.
— Афина…
Она отдергивает от меня руки, как от прокаженного. Сейчас сложно поверить, что каких-то полтора часа назад мы занимались любовью.
— Не трогай меня. Если ты хочешь, чтобы я довела до ума начатое, просто меня не трогай. Постарайся в принципе свести наше общение до необходимого
