стакан.
— Ну, за твое здоровье, брат.
Марат берет. Я салютую мужу водой. Тот пригубляет коньяк и закашливается, выпучив глаза. Моя челюсть тоже плавно отъезжает вниз.
— Какого черта она так вырядилась? — сощуривается Марат, глядя то на Лалу, то на застывших, будто громом пораженных друзей. — Тоха, рот закрой! Ты на мою сестру вообще-то пялишься!
— Извини, брат, — выставляет перед собой руки бедный Дубина. — Кхе-кхе, она — как бы это сказать… выросла.
Ага. И расцвела. Стараясь не рассмеяться, наблюдаю за немой сценой, вызванной появлением Лалы в бикини. Перевожу взгляд на свекров. Марат Арзасович выглядит так, будто его сейчас удар хватит. Зара Джамильевна хватает свое полотенце и со всех ног мчит к дочери, чтобы ее прикрыть. Та яростно сопротивляется. Что-то доказывает. В отчаянии смотрит то на меня, то на мужчин, до сих пор пребывающих в легком шоке.
Марат встает. Дергаю его за руку, давая понять, что лучше бы ему не вмешиваться.
— Ей почти девятнадцать. Она через месяц выходит замуж.
— Это не означает, что можно ходить вот так… Только посмотри, как на нее смотрят! Антон, блядь!
То, что Марат употребляет мат, свидетельствует о том, что он действительно в ярости. Она исходит от него плотными волнами, которые на меня действуют совершенно определенным образом.
— Смотрят, потому что она — красавица, — ерзаю я, плотно сжимая ноги.
— Лала красавица?
— Ну конечно!
— Все равно. Она еще маленькая.
Зара Джамильевна настаивает на своем, и Лала, накинув полотенце, скрывается с наших глаз. Марат по чуть-чуть остывает. Замечая, что я не нахожу себя места, очень точно определяет причину.
— Ох, детка…
— Как ты смотришь на то, чтобы отдохнуть?
— Мы же договорились… Потерпеть хотя бы две недели до родов.
— Не терпится! — закусываю губу. Если честно, беременность превратила меня в настоящую нимфоманку. Лижу губы и, поплотней сжав ноги, жалобно скулю. Марат вскакивает на ноги. Помогает подняться мне.
— Мам, присмотри за Марьям, пожалуйста! — командует на ходу. Зара Джамильевна опять пугается:
— Что-то случилось?! Началось, да?!
— Нет. Мы на пару минут отлучимся, — лепечу, чувствуя, как по щекам разливается густой румянец стыда.
— Уверена, что пары минут хватит? — Марат усмехается мне в шею, прикусывает, гладит бедра, живот.
— Даже секунд, — сиплю я, бесстыже прогибаясь в пояснице, стоит за нами закрыться ведущей в каюту двери.
Марат отодвигает плавки в сторону. Проходится пальцами. А там не то что все готово, там…
— Ох, детка… — повторяет он. — Ты уверена? Мы не сделаем хуже? — а сам уже головкой о складки потирается. Что толку болтать?
— Хочу тебя, — хнычу.
— Моя… Ты только моя, — повторяет, как заведённый, погружается плавно, он и впрямь боится, а мне другого хочется. Так бы и сожрала. Насаживаюсь сильней. — Афина! — шлепок обжигает задницу. — Осторожнее…. Я ж не каменный.
— Ты идеа-а-альный, — выдыхаю томно, верчу попкой. — Только, пожалуйста, жестче.
Мне, чтобы улететь, достаточно трех мощных толчков. Иногда мой муж ужасно понятлив. Всхлипываю, зажимаю его до боли, ускоряя разрядку. Стоим. Дрожим. Ноги подкашиваются. Это так хорошо, так сладко. И да, мы справились меньше чем за минуту.
— Сумасшедшая! Моя… Люблю.
Задыхаюсь. Смеюсь. Я теперь очень часто смеюсь от счастья. По ногам течет. Так странно. Он, конечно, очень старался, но не слишком ли много… И тут доходит.
— Марат, — все еще задыхаясь…
— М-м-м, — целует шею, волосы, плечи…
— Солнышко, ты только не пугайся. У меня воды, кажется, отошли.
Он ругается. Сильно. Я никогда еще такого не слышала от своего мужа. Особенно громко почему-то, когда я говорю, что мне нужно в душ. Потом, правда, он очень быстро вспоминает, что взрослым солидным дядям такое поведение не пристало, и берет себя в руки. Я ужасно… ужасно горжусь своим мужчиной. Его степенностью и собранностью, которые, я знаю, как нелегко ему прямо сейчас даются.
— И все-таки будет мне подарок, — говорит он, когда мы благополучно добираемся до больницы. И хоть мне больно, я качаю головой.
— Нет! У Марата будет свой праздник.
— У Марата? Ты столько думала, как его назвать, и не придумала ничего лучше?
Киваю. Вся нежность мира сейчас в янтарных глазах моего мужа. Вся нежность мира…
— Хочу назвать сына в честь отца.
Марат моргает, с трудом справляясь с эмоциями.
— Может быть, это имеет смысл. Учитывая, что у нас будет один на двоих день рождения.
В последний раз за этот бесконечный радостный день я закатываю глаза.
Марат маленький послушно рождается в ноль часов и одну минуту следующего дня. Потому что у ребенка должен быть свой день рождения, потому что мои мальчики всегда мне угождают.
