стучать чаще, когда я оказываюсь в кольце его рук.
— Хочу выяснить, как много ты услышала.
— Достаточно, — цежу сквозь зубы. — Отпусти. Не нужно усложнять всё. Я так понимаю, ты только узнал. Можешь оставить мне реквизиты? Буду понемногу возвращать тебе деньги за лечение брата и…
— Бред несёшь.
Ну конечно. Для него это просто цифры, так он говорил? Теперь смотреть на него становится ещё сложнее. Правильно, наверно говорила мама. Взяла деньги, чувствую себя обязанной. А возвращать, значит видеть его, невольно касаться жизни, в которой мне никогда не будет места, потому что его по праву должна занять другая. Так будет честнее.
Артём будто играет со мной в гляделки. Я выдерживаю его взгляд и качаю головой:
— Давай не будем, — прошу я. — Не нужно. Это ведь не шутка? Она правда…
У меня не хватает сил договорить. Он подтверждает, моргнув.
Не представляю, скольких усилий мне стоит удержать лицо. Как минимум не разреветься здесь на лестнице.
— Сперва разберёмся.
У меня вырывается горький смешок.
— В чём? Не надо, Артём. Не порти моё мнение о тебе.
— И не собирался. С ней я решу вопрос. Что до тебя? Как мама? Домой отвезти или ещё куда?
Я кладу ладони на его грудь и отталкиваю.
— Не решишь. Это же ребёнок. Ему нужен отец, иначе он будет как я, — несу какой-то бред, но сейчас на это наплевать. — Прощай. Спасибо за всё, что ты для меня сделал. Я не буду мешать. И… будь счастлив, прошу.
— Маленькая, — он хмурится и качает головой, но всё же делает короткий шаг назад.
Это слово будто табуретку из-под моих ног выбивает. В горле мигом разбухает комок горечи, в глазах расплывается. Я бросаюсь к ступенькам мимо него, хотя больше всего на свете хочется сделать наоборот. Шагнуть к нему, спрятать лицо на груди и чувствовать, тепло его рук. Снова вырваться из реальности, забыть обо всём.
Даже если всё это обман, иллюзия мне до боли в зубах хочется вернуться, стать игрушкой. Его.
На первый этаж я практически вываливаюсь. Ничего не вижу из-за слёз, в ушах звон и эхо бархатистого слова «маленькая», от которого кровит сердце, а потом меня будто вышибает из тела.
Кажется, что я наблюдаю за собой же со стороны. Кто-то другой управляет моими ногами, стирает со щёк дорожки слёз. Будто робот я выхожу обратно к коридору, в который увезли маму и встречаю там медсестру. Та провожает меня к одному из выходов, где на скамеечке сидит мама.
Мне внутри, той части души, что отстранили от управления телом, становится ещё больнее, видеть родного человека таким блёклым и уставшим очень трудно, но та Марина, что сейчас двигается и говорит, находит в себе силы улыбнуться, взять маму за руку и повести на улицу, одновременно вызывая такси.
Подаренный Артёмом телефон издаёт сигнал входящего сообщения. Мне очень хочется прочесть его, но вторая, более здоровая часть меня смахивает его в сторону, даже не взглянув на отправителя, хотя мы обе догадываемся, кто это может быть.
Машина приезжает быстро. Я усаживаю маму, сажусь сама и, взглянув последний раз на здание больницы, называю адрес. Водитель выворачивает с парковки, а я, будто специально замечаю машину Артёма среди множества других автомобилей. Очень надеясь, что мне показалось, я забираю у мамы сумку и лезу в её кошелёк, втайне надеясь, что у неё хватит налички, чтобы расплатиться.
Денег хватило впритык. Я начала бояться, что придётся бежать и занимать в долг у соседей, потому как дома не было ничего.
Тяжесть этой мысли накрывает меня уже в подъезде, когда я веду маму по лестнице. Резко холодеют пальцы, ноги кажутся ватными.
Жесть, конечно. Осторожно держу под руку маму, а сама в это время отчаянно борюсь с чувством реальности. Вернее с отсутствием этого чувства. Я будто во сне, ужасном кошмаре, который душит и тянет меня в озеро холодной, похожей на чёрную смолу, тревоге. Мне очень хочется проснуться, и оттого, что я чувствую запах хлорки и сырого бетона, шершавую стену с облупившейся краской становится ещё хуже.
Мама ещё под лекарствами и вряд ли понимает, что происходит. Я даже немного ей завидую сейчас. Возможно, будь у меня возможность, я бы тоже приняла что-нибудь. Кажется, я начинаю понимать людей, которые прячутся за алкоголем или чем потяжелее, хотя сама пока не готова нырять следом.
Захожу в квартиру и, подавляя желание лечь у порога, и расплакаться, помогаю маме разуться и снять куртку. Потом веду её в спальню и переодеваю. Руки дрожат, а зубы постукивают как на морозе. Когда мама тяжело опускается на подушку, я накрываю её пледом и почти выбегаю из её комнаты. Даже не стала аккуратно складывать вещи, хотя мама ненавидит бардак и позже, когда придёт в себя, наверняка меня отругает.
Не могу, не выдерживаю. Это слишком!
Забегаю в комнату и сдираю с себя кофту. Затем футболку, велосипедки, не помогает. Я всё ещё пахну им. Артёмом. Его запах будто въелся в кожу. Смешался с памятью и отравил кровь.
Сползаю на пол, обнимая себя за плечи. Всё очень плохо. Я будто оказалась на острове, который раньше соединялся с отвесными скалами верёвочными мостами. На одной стороне была моя семья, мама и брат, которые пусть по-своему, но любили меня, а на другом Артём, обещавший, что всё будет хорошо.
Я поверила ему. Да, это было глупо, но он так прямо и открыто говорил о том, что у нас всё будет хорошо, что иначе не получилось. Я была готова ему верить, даже если всё это неправда.
К сожалению, так и оказалось.
Телефон, оставшийся в кармане кофты проиграл сигнал входящего сообщения. Не знаю, что там и не хочу знать. Я на грани истерики и не выдерживаю тяжести всего этого ни морально, ни физически, так что просто доползаю до кровати и забираюсь под одеяло. Плевать на всё.
Может, когда я проснусь, окажется, что всё это просто сон?
В черноту я проваливаюсь, кажется, раньше, чем касаюсь головой подушки. Мои внутренние батарейки окончательно умерли, и я просто выключилась.
В себя прихожу оттого, что в комнате слишком душно. С трудом открываю опухшие веки. Подушка сырая, глаза жжёт так, будто я ревела несколько часов, так что я чувствую себя совершенно разбитой и вымотанной. Не знаю, можно ли плакать во сне, но, кажется, со мной случилось именно это. Никаких снов я не помню, легче тоже
