– Наш дед… – молвил он наконец, несколько успокоившись, и сделал пальцами в воздухе щекочущее движение. Но нужное определение упорно не подбиралось, так что пришлось закончить речь привычно: – Он… ва-ще-е!
Зоя замерла в тревоге. До сих пор Пашка конфликтовал исключительно с бабушкой, да и то в основном из-за привычки дразнить Муху. Покушений на авторитет деда до сих пор не наблюдалось.
– Дедушка… что-нибудь говорил на собрании? – осторожно задала она наводящий вопрос. – Он выступал?
– Ну! – подтвердил сын и ни с того ни с сего расхохотался.
– Неужто… читал стихи? – тихо ужаснулась Зоя.
– А то!
– Про Жукова?! И… все родители слушали? И учителя?
– Ну!
С лёгким стоном Зоя погрузилась в лодку рядом с Пашкой. А тот, наоборот, вскочил, сделал ещё одно ищущее движение в воздухе и, наконец, добыл подходящее слово. Зажал его в кулак и потряс этим кулаком перед матерью:
– Наш дед – ЧУМОВОЙ КРЕАТИВЩИК!
После чего снова разразился радостным хохотом.
– В смысле?..
Довольная улыбка расплывалась на угловатой Пашкиной мордашке. Он забегал по комнате, иногда останавливаясь и помогая себе руками поймать точное выражение.
– Понимаешь, они нас решили… опустить! Ну, типа наш класс – полный отстой. Устроить такой воспитательный скандал при родителях. Собрались целой стаей – Катюня наша вся из себя такая умная, завуч, военрук, естественно, – без него же в школе ничего не бывает, – потом ещё химички прискакала… В общем, целый педсовет! И как пустились всех пилить! И то плохо, и это плохо, двоек в журнале тридцать процентов – враньё, между прочим, Танькина мать потом смотрела! – и ЕГЭ точно провалим, позор школе, и в театре вести себя не умеем, и мусорку во дворе подожгли… Ещё и летний лагерь приплели! Они б ещё горшки в детсаде вспомнили…
«Хорошо, что не пошла, – молнией мелькнуло в голове у Зои. – Такое – не пережить!»
– Ну а дед? – с замиранием сердца поторопила она.
– А дед в медалях пришёл, ну, то есть в колодочках. И сидит, молчит. И остальные тоже молчат, у всех лица такие… Ну, конечно, завучиха стала всех своим ЕГЭ пугать, какие там надо набрать баллы, чтобы хоть на тройку. Военрук своё долдонит – какие мы слабые, на «зарнице» восьмое место заняли… А Химера последние контрольные притащила, не поленилась! И родителям раздала! Ну, представляешь?
– Так… А дед?
– …А Катька на психику давит: посмотрите, говорит, в глаза своим родителям! Самым родным людям, которым вы обязаны жизнью! Как вы отвечаете на их заботу? И останавливается как раз возле нас с дедом! И прям на нас смотрит!
– И дед…
– И дед поднимает так руку, как ученик… и говорит: «Разрешите мне два слова?» И выходит к доске… И все начинают его слушать!
Тут Пашка опять разразился хохотом минуты на полторы. В ожидании Зоя подобрала с пола папку и, подавив желание треснуть сыночка этой самой папкой по непутёвой башке, крепко прижала её к груди.
– Дед у нас знаешь какой хитрый! – Пашка одолел последний приступ смеха и наконец смог продолжить сравнительно связно: – Он сначала так издалека, тихим таким голосом… и складно так, прям как по книжке! Хочется поблагодарить, говорит, учителей, которым небезразлична судьба наших детей! Низкий поклон, говорит, за ваше внимание, за заботу, за чуткость! И после того, что вы рассказали нам, мы, безусловно, вместе должны задуматься о том, что ждёт их в большой жизни! А потом, так же тихо: хотелось бы только добавить к сказанному, говорит, несколько деталей… И вдруг как начнёт нас хвалить! Но не прямо так сразу, а как бы издалека. Вот, говорит, насколько мне известно, весной в школе был КВН. И, помнится, какой-то класс в нём первое место занял…
– А какой?
– Ну здра-а-а-сьте! Ты прям как наша завуч, она тоже так спросила… Мы заняли, а кто ж ещё! Команда «Весёлые роботы»! Нам же ещё торт подарили – забыла?
– А-а, да, помню! Это который вы линейкой резали – не было ножа?
– Ну!.. И Катька, конечно, сразу вспомнила – это ж она нам его и резала, у неё железная линейка. И наши, конечно, как заорут: «Это мы, мы победили!» А дед покивал – и дальше, серьёзно так: не лишены, выходит, эти ребята талантов? Плохо, конечно, что отсутствует у них ответственное отношение к учёбе. Но неужели нет во всём классе ни одного достойного примера? Ну, тут, ясен пень, все на Морозову смотрят. А Катьке, конечно, некуда деваться: почему, есть у нас, говорит, и достойные ребята, вот, например, Галя Морозова – постоянный призёр олимпиад по математике… А у Галки отец и мать тут же сидят, заулыбались так… Ну, и другие тоже как-то расслабились. А учителя, наоборот, напряглись: чувствуют – дед куда-то не туда заворачивает. Но перебивать же неудобно, ветеран всё-таки! А дед Гриша как по бумажке: есть у меня, говорит, некоторые сведения, что и трудовое воспитание в этом классе на достойном уровне! Так и сказал – «на достойном уровне!» Это про то, как мы на трудах парты чинили и стулья из учительской. Потом – про спортивные достижения: что есть в классе и акробаты, и футболисты… И, главное, вспомнил это всё! И откуда он это вообще узнал?
– Да ясно откуда! Егоровы ваши на всех мероприятиях со своими пирамидами выступают. А про футбол ты ж сам ему рассказывал, жаловался, что вашу команду засудили… И про парты, что сам директор похвалил!
– В общем, устроил он учителям полный затык. Те сидят, переглядываются, завуч красная вся, Катюня бедная растерялась, не знает, что делать. Зато родители – прям именинники: выпрямились все, улыбаются, благодарят учителей! И дед Гриша: мы все, говорит, в вечном долгу перед учителями за их благородный труд и за то, что в наше сложное время они продолжают делать своё дело – растить достойную смену. Так и сказал – достойную смену! Наши, конечно, хихикают в кулак… В общем, полный отвал башки! А когда он напоследок про Жукова своего прочитал, так ему вообще овацию устроили, прям как настоящему артисту! Военрук лично руку пожал. А пацаны мне говорят: чумовой дед у тебя! Ну, классный, значит, – на радостях снизошёл Пашка до объяснений.
– Так что, может, будем теперь его на каждое собрание посылать? – предложила Зоя.
– А что? Наши так и решили! – подтвердил сын, и они, смеясь, отправились пить чай.
И вечер вышел таким весёлым, душевным, семейным – Зоя и забыла, когда бывали в её жизни такие вечера.
И Пашка вдруг поведал, что, когда вырастет, хочет жить у моря, да, вот именно у самого моря, в небольшом таком домике, только чтоб обязательно с балконом, и чтоб было видно берег. Но Зоя всполошилась, испугавшись такой близости водной стихии, чреватой штормами, смерчами и прочими катаклизмами, и сын отчасти сдался на её уговоры, великодушно пообещав отступить от линии воды метров на триста, а может, и четыреста, или даже построить домик на горе. И придя к соглашению, они обсудили заодно оптимальное число комнат (по количеству членов семьи плюс одна общая) и какого цвета мебель и обои больше подойдут для каждой. Пашка возымел желание завести большого попугая, Зоя – большого полосатого кота. Правда, испугавшись за судьбу попугая, она передумала и остановила выбор на чёрном спаниеле – в честь спаниелихи Джильды, незабвенной подруги юных лет, названной в честь оперной героини. К слову она призналась, что всерьёз собиралась в те годы стать виртуозом-исполнителем уровня Игумнова или Флиера, а лучше Листа или Шопена! И Пашка не нашёл в этом ничего несбыточного, посетовав только, что его самого не было в то время рядом, а уж он-то наверняка заставил бы Зою добиться, пробиться и прославиться! Хотя в принципе и сейчас ещё не поздно, рассудил он, особенно если найти толкового продюсера или спонсора и организовать концерты нормального уровня. И кстати, на концерте в неё мог бы влюбиться какой-нибудь нормальный миллионер… И при этих словах настала очередь Зои хохотать как безумной.
А потом они решили было позвонить деду Грише и ещё раз поблагодарить за собрание, но оказалось вдруг, что уже первый час ночи, и тут они разом устали, так что сил едва хватило сгрузить посуду в мойку, и ровно через пять минут Зоя спала как убитая, не услышав даже Пашкиного обещания перемыть чашки завтра перед школой. И никаким страхам было в эту ночь не под силу разбудить её!
…Разбудил её через час телефонный звонок.
Незнакомым голосом кузина Люси сообщила, что вечером умерла Настя.
Она не дожила до Нового года восьми дней.
Хоронили не Настю – другую женщину.
Украдкой Зоя взглядывала на лица собравшихся у гроба: неужто никто не замечает подмены? Но нет: ни тени сомнений не чувствовалось ни в глазах, ни в словах присутствующих. Однако та, которая лежала в гробу, совершенно точно не имела с Настей ничего общего. То была совершенно незнакомая женщина, крошечная и иссохшая, казавшаяся ещё меньше и бледнее из-за роскошных, породистых гвоздик – алых, розовых, белых, – которыми провожали её в последний путь. Но разве могла Настя ТАК выглядеть – даже в такой серый и ветреный, пронзительно холодный день, не смягчённый ни лёгким снежком, ни мимолётным лучом слабенького зимнего солнца? И, в конце концов, даже после смерти?!
