— Ты даже не спросишь, не опасно ли это для Кати?
Не опасно. Я знал. Сам костный мозг брать не будут, материал возьмут из переферийной крови, сначала подготовив Катю. Так ей не придется делать наркоз. Но Даша этого не знала. Я снова сержусь, мне хочется, чтобы за Катю сражались так же, как Яна за нашего сына. Эта маленькая девочка вполне этого заслуживает.
Я смотрел на Дашу и не находил слов. А слова нужны были, какие-то особенные, важные, чтобы донести до жены всю серьезность ситуации, позволить заглянуть в пропасть, в которую мы, судя по всему, летим.
— Ты же хороший, — сказала Даша. — Я знаю. Они не знают, они тебя никогда не ценили. Ты им не нужен.
Зато мне они нужны. Все эти годы четко понимал. И понимал, что не сбежать от этого, пусть и больно резало то, что так легко от меня отказались.
— Подпиши документы, Даша, — попросил я. — А потом будем собирать твои горшки цветочные и коврики. Всему этому не место здесь, ты же понимаешь? Я тебе сегодня найду хороший реабилитационный центр. Будешь заниматься с психологом и проходить все процедуры. А потом мы поговорим. Поняла?
Дашка кивнула и все же подписала. Ставила витиеватую подпись на каждой странице даже не вчитываясь в то, что там написано. Я забрал хрусткие документы и спустился к врачу Даши. Произвел очередную оплату и договорился о выписке. От него получил кипу буклетов с рекламой подходящих нам вариантов. Нет, я не собирался сплавить жену в психушку. Мне кажется, там просто доломали бы ее. Я планировал поставить ее на ноги, надеялся, что ей вернут жажду жизни. Дальше — не загадывал пока.
Только понимал, что все эта ситуация — ловушка. Как капкан, стальные челюсти которого сомкнулись на моей ноге, да так, что не разжать. И четко понимаешь — без потерь не выбраться. Придется резать по живому. Я даже посмотрел на проблемную свою, больнючую ногу, словно воочию представив, как перепиливаю тупым ножом неподатливую плоть.
Я перекатывал ситуацию со всех сторон весь день. Подходил и так и эдак. Потом заставлял себя думать о хорошем — о том, что все документы у врача, что Катю начнут подготавливать к процедуре. А затем вновь возвращался к тому, что настала пиздец, какая жопа.
— Я дома! — сказал я входя.
В качестве компенсации за регулярные опоздания сегодня вернулся на час раньше. Няня ушла, позволив мне сначала принять душ — щедро. Катька не спала и не плакала даже — лежала пузом на своем развивающем коврике и гипнотизировала взглядом погремушку. Погремушка, вот же бестыжая, приближаться сама отказывалась.
— Как день прошел?
Катя сфокусировала взгляд на мне и выдала длинную фразу, целую тираду. Она состояла из свистящих согласных, пропетых гласных, а в конце восклицание — явно сердится. Точно, еще и кулаком стукнула. Серчает Катерина Ярославна.
— Завтра со мной поедешь, — вдруг решился я. — Будем маму твою переселять вместе со всем ее барахлом. Согласна?
Катька агукнула. А я понял — я начал воспринимать ее человеком. Не чем-то маленьким беззащитным, о котором надо заботиться, потому что это обязанность, потому что без заботы она пропадет. Именно — человеком. Со своими эмоциями, привычками, привязанностями. Я понимал, когда она сердится. Например если ее сейчас надолго уложить в люльку, она не примется сразу плакать — сначала ругаться будет. Сердито, почти басом. Потом уже, не дозвавшись, разревется. И она явно Яну больше меня любила, но тут я ее понимал — Яну вообще невозможно не любить.
И такая тоска обуяла. Хотя бы потому, что сегодня Яна не придет — она с сыном. И я рад за него, его мама ради него на все готова, через себя перешагнет, и горло перегрызет кому угодно, если нужно будет. Но — легче не становится. Рисуются иддиличные картинки со счастьем, которого не бывает. В них — я и Яна вместе. Илья здоров. С нами маленькая Катя, ползает, собирая пыль коленками в белоснежных штанишках. И да, в этих мечтах есть место для ушастого щенка, которого Яна обещала купить Илье. Я даже смотрел уже породы — бассет хаунд, например. Очень ушастый, смешной и при этом серьезен до чопорности. Сразу после лечения щенка нельзя, иммунитет будет катастрофически низок, но Илюшка оправится, я свято в это верил.
Только Дашка в эти мечты никак не вписывалась. Когда я вспоминал вдруг о том, что у меня еще жена есть — скручивал стыд. Совесть шептала — ничему жизнь не учит. Опять на тех же граблях пляшешь, лоб в кровь разбив.
Катька, Господи, как хорошо, что Катька есть. Она не давала упасть в пучины самоонализа. То банально испачкает подгузник, то кушать захочет, то на ручки. Или вовсе измучает тем, что спать хочет, а уснуть никак не может.
— А поехали кататься, — предложил я ребенку ближе к десяти вечера.
Она согласна была — разве можно отказаться? Сравнили тоже, сидеть дома со скучным папой, или лежать в уютной автомобильной люльке с восторгом разглядывая десятки тысяч ночных огоньков. О, вид ночного города завораживал мою дочку!
Раньше собственные руки казались мне неуклюжими. Ребенок — скользким. Одеть малышку целое мучение. Теперь я все делал быстро и мастерски, благо Катя начала понимать — мучают одеждой, значит скоро на улицу и стоически терпела. Днем на улице уже совсем тепло, до двадцати, а ночи прохладные, поэтому все же надеваем комбинезон и теплую шапочку. Катька кряхтит, но терпит.
Идея ехать к Яне настигла внезапно, у одной из кофеен, откуда я вынес себе картонный стаканчик с напитком. Хотя, кому я вру? Уж с собой можно быть честным. Кого то все дороги ведут в Рим, а меня к бывшей жене.
Да, она в больнице сейчас. С сыном. Но все равно магнитом тянуло. Заехали по дороге к круглосуточному ларьку с цветами и подарками. А потом уже к больничной парковке. Теплую, приятно тяжеленькую Катьку на руки, обойти здание — нужные окна с другой стороны, со стороны больничного сквера.
Достал телефон. Я редко звонил и писал Яне — все еще боялся излишне резко вмешиваться в ее личное пространство, хотя, куда уже больше. А сейчас отправил смс.
"Выгляните в окно"
Нужное — светилось. Вскоре Янка показалась, затем и Илья — тонкий совсем похудевший, зато уши гордо торчат.
— Пора, — сказал я Кате. — Смотри внимательно, тебе точно понравится.
Шары были завернуты в огромный хрусткий кулек, который я едва запихнул в машину, а теперь с трудом удерживал за веревочку — в этой же руке Катька. Сначала хотел китайские шарики, потом вспомнил, что их применение небезопасно. Купил простые шары, разных форм и размеров, наполненные гелием — а внутри светодиодная мигалка. Шары вырвались из моих рук буйным великолепием, которое мягко светилось разными цветами, понеслись к темному небу.
Катьке и правда очень понравилось — от восторга даже дышать на несколько секунд перестала, чем порядком меня напугала.
Глава 21. Яна
Молоко сочилось. Едва-едва, но мне, паниковавшей, казалось, что я чувствую, как грудь наливается молоком. Нажимаю на сосок — выступает белесая густая капля. Молозиво. А я…я не знаю, что делать. Все дни, что я была с сыном металась из крайности в крайность. Снова начали сниться сны, в которых Илья совсем маленький. Плачет и просит грудь. А я не даю, потому что там, во сне, я ассоциирую его с чужим ребенком и четко понимаю — нельзя. Два раза плакала во сне, пугая Илью.
Сначала я, как всякий человек нашей страны надеялась, что пройдет само. Не прошло. Мы с Ильей спали вместе, ему так нравилось, мне приходилось под футболку надевать лифчик, а в него — ватные диски. Чтобы он ничего не заметил. Конечно, он и не понял бы, но и излишние вопросы мне не к чему.
Затем я пошла в аптеку, сразу, как сдала вахту у сына. Забежала, предварительно поискав в интернете информацию. Купила самое дорогое и рекомендуемые средство — по отзывам лактацию без стимуляции он прекращал на раз-два. На работе сидела, ерзала, как на иголках. Хотелось к Кате — скоро будут процедуры, мне казалось, что сейчас ей нужна моя поддержка, но бог мой, ей лишь несколько месяцев, что я фантазирую! Но — хотелось.
