хуже.
– Здравствуй, сын.
– Здравствуй, отец. Ты заставил нервничать моих пассажиров.
– Таксуешь?
– Бери выше, пап, персональным водителем устроился.
– Ну-ну.
– Да не слушайте вы его! Это моя машина, а я дороги не знаю, вожу плохо и с ребёнком побоялась сама ехать. Просто попросила помочь. А я ещё хотела вам спасибо сказать за вакцину!
– Так говорила уже. На здоровье. Твоя девочка?
– Дочь, Ханна.
Все чувствовали себя странно и неловко, распрощались с явным облегчением. Настроение ненадолго покачнулось, но испортить день людям, которые влюблены и едут на море, нет ни единого шанса.
Каким же было море, к которому они приехали? Оно было ручным и ласковым, как сытый котёнок, спокойным и тихим, как река в разливе, мелким и тёплым, словно парное молоко. Большая каменная плита кремового цвета пологим поддоном зачерпнула порцию синего бодрого моря и развела его до светлой бирюзы с прозрачной, чуть плюхающей кромкой. Скалы бухты глубокой скобкой обрамляли голубую лужицу. Подъезда для машины не было, пешеходный спуск к небольшому безлюдному пляжику пугал разновеликими кривыми ступенями. Чужую машину Стефания своему мужчине доверила, а дочь – нет. Где боком, где присаживаясь на камни, нисколько не заботясь о красоте движения, осторожно спустилась к морю, сразу, не спуская ребенка с рук, вошла по щиколотку в чистую воду. Теплая. Хотела опустить дочь ножками в ласковый, едва заметный всплеск, но та изо всех сил вцепилась в лямку сарафана матери: неть! Уважение к стихии, настороженное отношение к новым знакомствам – неплохие качества для девочки. Нет так нет. Обкатанные до шелковистой гладкости камушки да палочки куда интереснее – лежат тихонечко, никого сами не трогают.
Кристиан растерялся – он так живо представлял себе радость первых купаний, игры на воде, общую усталость и наслаждение теплом разогретого камня… Малышка, эта пухлая, белая, моментально краснеющая гусеничка, всецело поглощала внимание матери и навязывала окружающим характер проведения досуга, милуя и отвергая. Кристиан был отвергнут и откровенно скучал. Гм… Можно было оскорбиться, раздуться и войти в ответное отрицание, но Кристиан благополучно разомлел от нежного солнышка под размеренное воркование Стефании и заснул.
Мокрая, холодная лягуха с визгом приземлилась на его разгоряченную спину.
– А мы искупались! Вода чудесная! Как здорово! Придержи ее – полотенце принесу.
Кристиан бережно обнял скользкое верткое тельце и тут же получил крошечной ладошкой по носу – неть! Ага, греть можно, смотреть – нельзя. Как скажете, мадам.
Ханна так и заснула в больших сильных руках. Устроили ей мягкое ложе в тени скалы и наконец остались наедине.
– Иди искупайся, весь потный.
– Давай вместе.
– Ты что, ее нельзя оставлять одну.
Плавать на мелководье было невозможно: только разошелся – ударил колено о выступающий валун, вышел к краю бухты, к большой воде, – обожгло холодным течением, потащило в сторону, немного поборолся с беспорядочной волной и поспешил к берегу. Еще не время для настоящих заплывов. Такой приятный под солнцем ветерок после купания моментально покрыл влажную кожу зябкими мурашками. А иди-ка сюда! Стефания убегала, уворачивалась, приглушая ладонью рвущийся наружу хохот, но была поймана и приведена к общему температурному знаменателю.
– Отец говорит, скоро откроют границы. Составят необходимые протоколы, и люди с вакциной смогут вернуться на остров.
– И выехать будет можно?
– И выехать. Ты же не уедешь?
– Я еще не думала в этом ключе… Меня там никто не ждет. Я бы маму забрала…
– Мама проснулась?
– Нет. Точнее, не знаю. Но ведь проснется когда-нибудь. Но… Сейчас у меня есть работа, я могла бы снять для нас с мамой квартиру. А если люди вернутся, сможет ли институт сохранить за мной ставку? Вдруг я останусь без работы?
– Неизвестно, кто сможет вернуться, да и Герхардт тебя не отпустит. Он очень высокого о тебе мнения, а его слово всё еще чего-то стоит.
– Думаешь?
– Я уверен. Профессор понимает, что пора подыскать преемника, и твоя кандидатура подходит как нельзя больше. Останься.
– Посмотрим. Мне и самой хочется…
Ханна начала возиться во сне. У кого-то заурчало в животе. Близилось время обеда.
– Отвезу вас и нагряну к Кармелле – съем всё, что предложит. Вот бы и вы со мной…
– Ты готов продолжать эту семейную идиллию? – Стефания перекатилась поближе к дочери, поправила одеяльце на голой спинке. Задержалась возле нее. – Смотри, нас ведь двое.
– В любом случае нас ждут. Ханна проснется, и выезжаем.
Молодые люди избегали громких слов и страстных объяснений, не громоздили пирамиды обязательств и обещаний, плыли в потоке предлагаемых обстоятельств, сближаясь, переплетаясь, проникая друг в друга. В своей неопытности Кристиан страшился малости, которую мог предложить – лишь себя да остров. Стефания, обремененная материнством и свежим опытом разочарования, так и не объявила напрямую о своем разводе. Им с Кристианом словесные формы не служили убежищем. Совместный подъем по ступеням поступков мог привести их к общему счастью. Мог и не привести: читать намерения чужой души – отдельный и рисковый труд.
Возле набережной Стефания пересела за руль. Переустанавливать детское кресло не стали – Ханна сидела спокойно, занятая любимой игрушкой, и оставшийся небольшой путь вполне могла провести за спиной матери. Кристиан махнул им рукой, проследил за белым внедорожником, пока тот не скрылся за поворотом крутого спуска, и легким шагом свободного человека двинулся по городскому променаду.
Макар уже с полчаса как вышел встречать Стефанию и переговаривался с Прокопием, выбрав площадку перед его воротами в качестве точки обзора. Дом старого грека венчал стройный ряд построек их небольшой улицы. Крепкий высокий забор, увитый малиновыми плетями разросшейся бугенвиллеи, укрывал ее от шумной набережной. Они оба наблюдали сцену прощания перед подъёмом и теперь только молча пожимали плечами: дело-то молодое, что уж тут, тут уж что?
Прибыв в жаркие объятия Ларисы, Стефания первым делом попросилась в душ – кондиционер, мол, побоялась включать в машине из-за малышки, и они обе здорово вспотели, пока ехали. Так себе объяснение, но из бутылочки смыть морскую соль с ребенка удалось не очень. На этом Стефания утратила власть над ситуацией, и всё закружилось вокруг Ханны. Ханна же упорно уворачивалась ото всех: неть! – и не сводила глаз с Лилы. На протяжении нескольких месяцев девочке пытались объяснить, что Вилли, который выглядел точь-в-точь как Лила, не Лила. И что собачка – не игрушка. А теперь всё вновь перевернуто с ног на голову. Лила же сходила с ума от счастья и недопонимания – наскакивала на каждого, кто брал Ханну, шарахающуюся от нее, на руки. Расстроилась, устала, забылась горьким сном на диване.
Странный это был визит. Странный это был день. День, в котором кто-то произнес свое очередное первое слово, и им оказалось отрицание, а кто-то утратил основания для отрицаний.
И странные взгляды Макар бросал на Стефанию. Что? Да ничего, ничего.
