«А если она не одна и передаст трубку Вепрю… Тогда вообще хана», — глотаю я слезы и, заметив поворот на аэропорт, лезу в сумку за зеркальцем. Я выхожу из машины и делаю глубокий вздох, пытаясь выровнять дыхание. Прохожу мимо клумбы, где несколько дней назад мы ссорились с Родионом и он наотрез отказался мне помочь.
«Сами справимся», — обиженно соплю и вдруг замечаю в дальнем углу парковки человека, похожего на Приора.
— Показалось, — бурчу недовольно и быстрым шагом захожу в зал отлетов. А у стойки регистрации поворачиваюсь, и кажется, что за колонной прячется сам Родион Веприцкий.
«Ну откуда он здесь?» — мысленно укоряю себя и, получив посадочный талон, прохожу контроль.
И только тут замечаю на безымянном пальце тонкий золотой ободок. То самое колечко, что надел мне муж в ЗАГСе. Я пытаюсь не разреветься. Еще чего не хватало! И уже порываюсь снять этот символ вечной любви. Но вместо того чтобы сдернуть кольцо с пальца и выкинуть, я инстинктивно глажу его.
«Зачем продавать, слюшай— восклицает здравый смысл с кавказким акцентом. — Продай, да! В Бостоне или в Нью-Йорке сдай в ломбард». Хорошая идея. Но от мысли, что мне придется расстаться пусть даже с вынужденным подарком Веприцкого, я чувствую боль, стягивающую мое сердце железным жгутом.
«Какого фига ты наделал, Родя? — стараюсь подавить вздох, но что-то не могу справиться с нахлынувшей тоской. Нужно взять себя в руки и перестать думать об этом придурке. — Как баба, честное слово, всем сплетням и поклепам верит. Ничего не пропустит. Хотя… может, это я такая счастливая?»
Я рассеянно осматриваю зал ожиданий и сразу сворачиваю в кафе. Заказываю кофе, круассан с творожным сыром и, усевшись около панорамного окна, утыкаюсь взглядом в роскошные белые лайнеры, рядком стоящие на площадке.
«Первым делом, первым делом самолеты, — нервно пою я, не открывая рта, — ну, а мальчики, а мальчики — потом».
Делаю глоток из чашки и откусываю кусочек сдобы. Морщусь и, чтобы не заорать, отодвигаю в сторону несъедобную трапезу. Осторожно оглядываюсь по сторонам. За столиками сидят люди. Пьют такое же пойло из белых чашек и закусывают точно такими же несвежими круассанами. Или это только мне кофе показался отвратительным, а творожный сыр напомнил замазку для окон? Никто не скандалит и не ругается. Может, причина во мне?
В сумке снова пиликает сотовый. Я не глядя выключаю его — сейчас не время для разговоров, и все равно скоро взлетать.
«Только бы не расплакаться», — снова вздыхаю, жалея себя, и сквозь слезы наблюдаю, как один за другим взмывают в небо самолеты. На улице быстро темнеет, да и легкий дождь оставляет на стекле мелкие косые капли.
«Не реви», — приказываю себе и стараюсь отвлечься от мыслей о Родионе Веприцком. И чувствуя, как меня накрывает с головой, тянусь дрожащими пальцами к чашке и начинаю отхлебывать холодную жижу мелкими неторопливыми глотками.
«Забудь о нем, забудь, — рычит кофейная машина за моей спиной. — Он не любит тебя», — вторят ей двигатели самолета.
— Наверное, вы правы, — кисло усмехаюсь я в ответ.
А как только объявляют посадку, одной из первых иду в самолет по гофрированному переходному рукаву.
Положив затылок на высокое изголовье, укутываюсь в выданный стюардессой плед и закрываю глаза. «Ну, вот и все. Сейчас взлетим, посплю немного, а потом с ясной головой придумаю, как быть дальше. Помощь Рокси, конечно, хорошо, но нужно иметь и запасной вариант».
Под гул голосов я перебираю знакомых в Нью-Йорке и Бостоне. Джим Сайтон — адвокат по семейному праву… Джоан Рейн — кажется, до сих пор работает с сенатором Броуди.
Нужно позвонить им обоим. Напроситься на встречу. Может, хоть советом помогут. А Родион… Сдерживаю глухой стон отчаяния и тут же слышу знакомый голос.
«Поздравляю! Ты сошла с ума, — не разлепляя век, думаю я. — То он тебе за колоннами мерещится, то в самолете разговаривает. Открой глаза, Майя, посмотри на людей и успокойся, наконец!»
Где-то рядом звонит телефон. Стандартный рингтон отдает болью в груди. Именно эта мелодия установлена у Вепря. Смогу ли я спокойно реагировать на нее и не вспоминать о муже? Сомневаюсь.
— Да, сейчас, — бурчит кто-то, плюхнувшись рядом. Голос с хрипотцой. Такой родной и знакомый. И эту хрипотцу ни с чем не спутаешь.
В безграничном изумлении я распахиваю глаза и оторопело смотрю на мужчину в соседнем кресле.
— Ты?! — открываю я рот и забываю захлопнуть челюсть.
— Она здесь, — как ни в чем не бывало улыбается он и передает мне трубку. — Алиска до тебя дозвониться не может. Нервничает. А у нее, между прочим, важные новости, — буднично заявляет Веприцкий и передает мне свой айфон.
— Алло, — сипло бубню в трубку и наблюдаю, как совершенно спокойно муж удобнее усаживается в кресле. — Что случилось, Лисеныш?
— Ты нашлась, — вздыхает Алиса. — А это самое главное…
— Просим отключить мобильные устройства, — предупреждает пассажиров механический голос.
— Алиса, — тороплю я. — Говори скорее.
— У меня будет ребенок! — радостно восклицает подружка. — Постарайся вернуться живой и невредимой. Ты нужна мне, Майка! Слышишь?!
— Я вернусь, обещаю, — шепчу в трубку. — Не плачь, пожалуйста… — И, отдав мобильник Вепрю, спрашиваю строго: — Ты как здесь оказался?
— В Москву лечу, — улыбается он самодовольно.
«Ладно, допустим, случайность», — вздыхаю я про себя и снова во все глаза смотрю на мужа.
— Тебе лучше сесть на свое место, — шиплю. — Сейчас придет опоздавший пассажир…
— Да? — удивляется Родион. — А это какое?
Он неторопливо достает посадочный талон и сверяет данные.
— Я что-то плохо вижу, — бурчит он, отдавая мне маленькую белую картонку. — Посмотри, чижик!
Я обалдело пялюсь в талончик и с ужасом понимаю, что Родион Александрович Веприцкий занял именно свое место, совершенно случайно оказавшееся рядом с моим. Но это еще полбеды. Эта заразамой муж тоже летит до Нью-Йорка! Тем же рейсом, что и я.
— Подожди, — шепчу еле слышно. — Ты действительно едешь со мной?
— Ну, мы же одна команда, — улыбается мне Родион. — Как ниточка за иголочкой, — фыркает довольно. И в ту же секунду я оказываюсь в его медвежьих объятиях. Кладу голову на плечо и, не в силах сдержаться, реву. — Ну, что же ты, чижик, — шепчет муж, целуя меня в макушку, — люблю тебя…
— Повтори, — требую, приподняв голову, и напористо тыкаю пальцем в грудь мужа. — Что ты сказал?
— Я люблю тебя, настырная женщина, — шепчет Родион. — И чуть не рехнулся, когда понял, что могу потерять тебя. Не смей больше сбегать, Майя, — рычит он.
Но мне совсем не страшно.
— А ты больше не обвиняй меня во всякой ереси…
— Ведьма, — довольно ухмыляется муж и радостно целует меня в нос. — Никуда тебя больше не отпущу.
— Хорошо, дедушка Родион, — мурчу, привычно устраиваясь в кольце сильных рук.
— Какой там! Мне бы еще пару раз отцом стать и только потом дедом, — крякает довольно, и я чувствую, как пальцы мужа пробираются под плед и игриво оглаживают мою коленку, а затем резво бегут по внутренней стороне бедра.
— Ну не здесь же! — охаю и ловлю веселый и чуть насмешливый взгляд Родиона. — Кажется, взлетаем, — кошусь на иллюминатор.
— С тобой я все время в крутом пике, чижик.
18.
Майя
Всю дорогу до Лондона мы ведем себя как счастливые молодожены, которыми, по сути, являемся. Только сейчас, чуть не потеряв друг друга, до нас с Родионом дошло, что мы не можем жить в разлуке.
Муж не выпускает мою руку из своей. Я иду рядом с сильным и решительным мужчиной, разрезающим толпу, словно нож масло, и чувствую абсолютную защищенность. В Домодедово мы долго ужинаем в ресторане и болтаем о пустяках, а весь рейс до Хитроу дремлем, обнявшись и даже намеком не обмолвившись о цели нашей поездки. Во-первых, не время, а во-вторых, все уже решено. Детали всегда можно обсудить на месте.
