сигарет, я стала его. Безраздельно и навсегда.
Конечно, я не возражаю. И так уже слишком долго испытывала на прочность его ревнивую натуру. А ведь, подумать только, кто мог знать, что он станет ревновать меня к каждому мужчине в радиусе метра? Когда мы познакомились, Глеб казался мне образцом спокойствия и непробиваемой уверенности в себе.
И куда подевалась его невозмутимость? Теперь, как только мы оказались в квартире, он срывает мое пушистое платье одним рывком, с довольным видом откидывая его в сторону.
— Так намного лучше, — комментирует он мой внешний вид. На мне, кроме кружевных трусиков и чулок, только туфли на высоком каблуке.
Тянусь к пуговицам на его рубашке, расстегиваю одну за другой, нетерпеливо ерзая пальцами. В конце концов, просто дергаю за края, пуговицы с треском разлетаются по комнате, а Глеб довольно лыбится мне в губы. Он снимает рубашку, а потом она летит к обрывкам моего платья.
Вдруг мужчина отстраняется от меня, разрывая поцелуй и вырывая из моего горла возмущенный стон.
— Я хочу, чтобы ты перестала общаться с этим Марком, — заявляет безапелляционно мой ревнивый любимка.
У меня аж дыхание сбилось от возмущения, застрявшего в горле. Опять он себе что-то придумал, а мне избегать Марка?
— Почему? — спрашиваю с вызовом в голосе.
— Он хочет тебя трахнуть, — просто и доходчиво объясняет мой Отелло.
Устало выдыхаю, закатив глаза. Хорошо, что в комнате темно, и Глеб не видит моего лица. А то, ведь на нем, как всегда все написано.
— Не выдумывай! — отмахиваюсь от его ревности, как от назойливой мухи. — С чего ты вообще это взял? Ты так говоришь про каждого мужика в радиусе двух метров. Но это не значит, что кто-то из них хочет меня трахнуть.
Мужчина замер, его мышцы напряглись под моими пальцами. В комнате темно, но я, и без света, знаю, что сейчас в его медовых глазах бушует настоящая буря. Она сметет любого на своем пути, если вовремя ее не успокоить.
— Я видел, как он смотрит на тебя, — говорит мужчина. Его голос стальными оковами вгрызается в тело, подчиняя волю, порабощая сознание.
Никогда я не умела ему перечить. И сейчас, когда он снова включил властного владельца огромного бизнеса, снова пасую перед ним. Прижимаюсь к нему обнаженным телом, провожу руками по плечам, а потом по шее и, наконец, зарываясь пальцами в волосы. Глеб тут же отмирает, сжимает мою талию. В его руках я чувствую себя маленькой и хрупкой.
Властные губы снова накрывают мои в жадном поцелуе. Он целует требовательно и сладко до тягучих спазмов в низу живота. Мое тело давно принадлежит только этому мужчине, и сейчас я каждой клеточкой чувствую, как оно отзывается на желанную близость.
Глеб нетерпеливо опускает меня на пол, стягивает с меня кружевные трусики. Наклоняется и всасывает сосок, заставляя меня простонать его имя. Рукой сжимает вторую грудь, перекатывает сосок между пальцами и тянет. Болезненный импульс отдает горячей волной в низ живота. И я уже знаю, что внизу все горячо и влажно. В темноте комнате шуршит одежда, а потом мужчина входит в меня, рывком и до самого упора.
Рвано выдыхаю, вцепившись в его плечи. Он на миг замирает, а потом начинает двигаться, быстро доводя меня и себя до оргазма.
Когда прихожу в себя, понимаю, что мы лежим на полу в прихожей. В этот раз мы даже до красного дивана в гостиной не добрались. И почему-то такая несдержанность вызывает у меня довольную улыбку.
Утром Глеб приготовил очень вкусный кофе и бутерброды. За то время, что мы живем вместе, готовка так и не стала моей главной задачей. И только иногда у меня просыпается кулинарное рвение, чтобы создать что-то необычное и новенькое. Завтраки полностью легли на плечи Глеба, потому, что, как он сказал «твоя задача — учиться».
Сегодня я попыталась ему помочь, но снова была ловко отодвинута от готовки.
— Твоя задача — учиться, — твердо сказал Глеб свою коронную фразу.
Обычно я привычно соглашалась с ним, не в силах спорить с этим восхитительным мужчиной. Но сегодня, видимо, магнитные бури взыгрались, или Плутон с Меркурием зарулили куда-то не туда. В общем, включилась та часть мозга, которая когда-то хотела понять мотивы мужчины.
— Ты так и не сказал, зачем тебе это нужно, — говорю, откусив кусочек бутерброда.
— Ты о чем? — спрашивает Глеб, отпивая глоток из кружки с кофе.
— Зачем ты так спешишь меня всему научить.
Я поднимаю взгляд к его медовым глазам. Моя любимая золотая осень сейчас застыла, глядя на меня.
— Ты ведь хотела учиться. Или я не прав? — отвечает мужчина.
Ты, конечно, всегда прав. Но я же нутром чую, что здесь что-то не то. У тебя есть какой-то личный мотив, который ты всеми силами от меня прячешь.
— Мои мотивы ты знаешь. А вот тебе зачем? — в этот раз я не отстану, пусть даже не пытается.
Глеб отставляет кружку, выходит из комнаты. Смотрю вслед, на его отдаляющуюся спину, и в памяти всплывают слова Вернера о том, что господину Воронину нужно пройти полное обследование через три месяца. Срок давно истек. Но я не помню, чтобы Глеб хоть слово говорил мне о визите в клинику. Не уверена, что он вообще туда наведывался. Неужели, забыл? Нет, этот мужчина никогда и ничего не забывает. Тогда в чем дело?
Встаю и иду вслед за мужчиной.
— Глеб, ты уже был в клинике? Тебе нужно пройти обследование, — говорю ему, обгоняя и заглядывая в глаза.
Он был серьезно болен, когда мы познакомились. И я понимала, что болезнь побороть непросто. И я это приняла. Мне так хотелось верить в чудо. Но и он должен приложить усилия, чтобы выздороветь.
— Маш, давай не сейчас, — отмахивается он от меня.
Но я назойливой мухой следую за ним, хоть он и пытался спрятаться в спальне.
— Нет, давай сейчас. Когда ты пойдешь к Вернеру? — говорю упрямо.
Глеб потер рукой переносицу, потом провел рукой по волосам.
— В клинику я больше не вернусь. И давай не будем больше это обсуждать, — говори категоричным тоном.
— Не пойдешь? В смысле? — мне не верится, что человек, который все и всегда держит под контролем, готов пустить на самотек самый важный аспект своей жизни. — Но… ты должен пойти… иначе… Ты ведь и сам
