своей жизни. Хоть и понимал, что однажды она упорхнет или уйду я. Те дни были наполнены теплотой, страстью, любовью.
Что бы не происходило, я был уверен, что она любит меня. Она не умеет врать. Я бы понял это.
Или нет?
Как же я был наивен и глуп! Верил в то, во что хотел верить!
Мне хотелось чувствовать, и я это получил. Зачем же теперь жаловаться на судьбу?
Но как же, черт возьми, больно!
Размахнувшись, стукнул кулаком в стену, даже не почувствовав боли в руке.
Опять!
Снова повторяется этот проклятый сценарий!
И что дальше? Неужели, Маша думала, что я стану воспитывать чужого ребенка, потому что не могу иметь своего? Считала меня настолько отчаявшимся идиотом?
Опять! Все снова повторяется.
Нет, еще раз я на такое не согласен. Слишком больно каждый день смотреть в глаза ее предательству. И Маша не могла не понимать этого. После всего, что я ей рассказал.
Да, она молода и наивна. Но не до такой же степени!
Каким же я был идиотом! Видел в ней только доброту, и считал, что могу читать ее мысли, как в открытой книге. А она оказалась такой же, как Кира.
Так больно мне не было, наверное, никогда. Ни разу в жизни. А в моей жизни случалось много всякого дерьма.
Когда понял, что Кира мне изменила, было противно и обидно. Но не горело так в груди, будто кто раскаленным железом наматывает сердце на вертел. Не было настолько тошно и противно от самого себя.
Как ОНА могла меня предать?
Может, меня кто проклял? Снова и снова проживать гребаный сценарий, в котором я — в роли главного идиота. И, какие бы иллюзии не питал, ничего не изменится. Чертов сценарий моей жизни.
Блть, я был уверен, что Маша другая. Был уверен, что она особенная. И, если ей будет чего-то не хватать, она обязательно скажет мне. Или я пойму это по одному ее взгляду. Но я, как последний дурак, утонул в ней, не сумев распознать обман. И теперь остается только обзывать себя кретином, наблюдая, как она вынашивает чужого ребенка.
Я ведь знал, что Маша, как любая женщина, захочет однажды ребенка. Но вот такого подлого предательства я не ждал.
Нет, она не могла. Просто не могла!
Трясу головой, как полоумный. Будто так смогу отогнать от себя эту острую боль.
Кого я обманываю? Смогла! Ведь беременность не получится отрицать.
Знала, как со мной поступила моя бывшая и все равно смогла изменить мне!
Неужели все ее слова о любви были ложью? Как я мог не понять этого раньше? Все казалось таким реальным. А она… выглядела такой невинной и искренней.
Какой же я идиот!
А она… надо отдать ей должное, мастерски меня разыграла!
Собрав в кулак всю злость и обиду, снова ударяю им в стену, вымещая все это, будто физическая боль может унять боль душевную.
Пора заканчивать эту комедию.
Отхожу от стены, смотрю на стертые в кровь костяшки пальцев, не чувствуя боли.
Я знаю, что мне делать дальше. Разворачиваюсь на пятках и иду в палату к Маше.
Маша
Меня качает на волнах, а потом выбрасывает на берег. Но, когда открываю глаза, вижу перед собой только белый потолок. Идеальный такой, с небольшими лампочками, вместо люстры.
Приподнимаюсь в кровати, осматриваюсь. Больничная палата и я, почему-то лежу в кровати.
Как я здесь оказалась?
Помню, что мы с Глебом ругались, это было в квартире. А потом темнота и эти волны. Кажется, я потеряла сознание. И теперь я здесь. К моей руке прикреплен катетер и рядом стоит подставка с лекарствами, которую обычно используют в больницах для капельниц. Смотрю на эту конструкцию, пытаясь хоть что-то вспомнить. Но ничего не выходит.
Внезапно дверь в палату открывается, на пороге появляется медсестра. Она проверяет капельницу, говорит, что все мне нельзя волноваться и уходит.
Голова немного кружится. Я опускаю ее на подушку, но спать не хочется.
И куда подевался Глеб? Почему его нет? Неужели, он оставил меня здесь? Нет, он не мог. На него это совсем не похоже. Да, мы немного повздорили. И все из-за его упрямства. Но это не причина оставлять меня. Наверняка, он где-то здесь. Нужно подождать, и мужчина появится.
Через какое-то время медсестра возвращается, убирает капельницу.
— Извините, почему я здесь? — спрашиваю ее.
— Вам доктор все объяснит, — говорит она и уходит.
Остается только ждать. И я жду.
Двери открываются, на пороге появляется Глеб. На плечах белых халат, а на лице сосредоточенно-спокойное выражение лица. Его обычное. Только обычно, увидев меня, он сразу становится мягче. Но почему-то не сегодня.
Мужчина заходит в комнату, прикрывает двери. А потом идет не ко мне, а к стулу в углу комнаты. Странный маневр, учитывая то, как сильно я соскучилась.
Смотрю на него, внутренне зажимаясь и не понимая, отчего вдруг стало так не по себе. Наверное, во всем виноват холодный взгляд мужчины. Он не смотрит, а сканирует меня взглядом. Ровно так же, как было, когда мы только познакомились. Или я пробыла без сознания слишком долго, и мужчина успел меня разлюбить? Или что-то случилось, о чем я пока не знаю?
Глеб застыл статуей на стуле. Он скрестил руки на груди, и смотрит на меня так давяще и властно, что по позвоночнику прокатился холодок.
— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — спрашивает мужчина.
От его тона к холодку на спине прибавились похолодевшие внезапно пальцы на руках и на ногах.
— О чем? — выдавила из себя с трудом. Ощущение надвигающейся катастрофы буквально повисло в комнате.
— Кто он? — спрашивает Глеб. Его голос обжигает. В медовых глазах настоящая осенняя буря, с вихрем и штормом, как в самых страшных фильмах-катастрофах.
Я совершенно не понимаю, о чем он спрашивает, вернее, о ком. Но напряженная поза мужчины и его голос вызывают неприятную дрожь в теле. Что такого могло случиться за время моего обморока?
— Глеб, я не понимаю, о чем ты, — мне трудно совладать с голосом, и теперь он сбился на шепот.
— Не строй из себя дуру! — мужчина резко вскочил со стуча, сжимая руки в кулаки. — Я знаю, что ты изменила мне. Поэтому, спрашиваю — кто он?
Кажется, я медленно схожу с ума. Он это серьезно?!
— Не знаю, о чем ты, но меня уже
