достала твоя беспричинная ревность, — говорю ему твердо.
— Ах, не знаешь? — шипит мужчина. — Маша, ты беременна! И очевидно, что не от меня!
Беременна…
Беременна?!
Как. Это. Могло. Случиться?
— Но…, — я пытаюсь собрать в голове рассыпавшиеся пазлы, но они никак не складываются в единую мозаику, — ты же говорил, что не можешь иметь детей.
Глеб развернулся и со всей силы стукнул кулаком в стену. Я смотрю на стертые костяшки пальцев, и, почему-то, у мужчины поранены обе руки. Это не первый удар в стену за сегодня?
— Я не врал тебе, Маша, — рычит он, снова повернувшись ко мне. — А вот ты! Ты. Меня. Обманула.
Вот какого он обо мне мнения? Решил, что я стану раздвигать ноги пере всеми подряд?
— Чего тебе не хватало? — рычит мужчина на всю комнату. — Я мало тебе давал? Мало трахал?
Каждое слово, как удар хлыста. Бьет наотмашь, и все по голове. В комнате внезапно стало холодно, я обнимаю себя за плечи, чтобы хоть немного согреться. И успокоиться. Да, нам обоим нужно успокоиться и разобраться, как такое вообще произошло.
— Не кричи на меня, — прошу мужчину устало.
Он перестает метаться из угла в угол, замирает посреди комнаты, глядя на меня.
— На что ты рассчитывала, Маша? Что я стану воспитывать чужого ребенка? Думала, что если моей бывшей все сошло с рук, то и тебе все можно? — он уже не кричит. Но бьет словами больнее, чем если бы ударил физически.
— Ничего не понимаю, — потираю виски. — Но… как это могло случиться? Ты уверен, что я… беременна?
— Доктор сказал, пять недель, — выдыхает мужчина, треть рукой переносицу, отворачивается к окну.
Если это правда, то… что-то не так, но не со мной.
— Ты уверен, что не можешь иметь детей? — спрашиваю.
Дебильный вопрос, учитывая то, что он мне рассказал. Ну. Не станет такой человек, как Воронин, бросаться такими признаниями. Для чего ему это было нужно?
— Поверить не могу, что ты так поступила со мной, — он не поворачивается ко мне лицом. Но голос теперь звучит иначе. Это голос не властного владельца миллионов и компаний, но человека, раненного в глубину души. — Зачем, Маша?
К горлу подступил ком, и дыхание сбилось. Мне почти физически больно от той тоски и обиды, которые сквозят в его голосе. Но ответа на его вопрос у меня нет.
Глеб замолчал. И я тоже не могу подобрать слов, все еще оглушенная новостью о беременности. Меня душит мерзкое чувство, что это конец. Он не простит. Не станет разбираться. Потому, что Глеб не верит в чудеса.
— Ты можешь забрать свои вещи, когда хочешь, — говорит Глеб поникшим голосом.
— Нет, Глеб, пожалуйста, не надо, — плевать на гордость. — Я люблю тебя, прошу!
Но мужчина даже не повернулся ко мне.
— Бизнес остается тебе, ты его заработала, — в голосе послышались неприятные нотки.
— Глеб, не бросай меня, пожалуйста, — глаза наполнились слезами, последнее слово больше похоже на всхлип.
— Из университета тебя тоже никто исключать не станет, — продолжает он. — Я обещал тебе это в обмен на услугу, которую ты мне оказала. Обучение будет оплачено, не волнуйся.
— Мне нужен ты, а не все это. Я люблю тебя, — слезы катятся по щекам, я даже не пытаюсь их сдерживать.
— На это все, — он развернулся и быстрыми шагами направился к двери, даже не взглянув на меня.
Быстро вышел из палаты, хлопнув дверью.
Хотелось кричать и звать его. Но это не поможет, я знаю. Я слишком хорошо его знаю, чтобы не понимать, что, если мужчина что-то решил, то любые аргументы не заставят его передумать. Остается только уткнуться лицом в подушку и разрыдаться. Громко и некрасиво, не сдерживая всхлипов и стонов. Но… кому теперь есть до этого дело?
Поверить не могу в то, что он ушел. Вот так просто. Будто от вещи какой-то, от меня избавился. Даже не обернувшись.
Беременность? Как?
Выходит, во мне растет маленький человечек?
Откидываю одеяло и прикладываю ладонь к животу. Еще ничего не видно, живот совсем плоский. Но от мысли о том, что скоро он станет больше, по лицу расплывается улыбка. Поглаживаю живот, закрыв глаза.
По щекам все еще текут слезы. Мысли скачут от беременности к мужчине, который так легко от меня избавился.
— Твой папка такой дурак, — говорю, озвучивая свои мысли, представляя, что беседую с малышом.
Я где-то слышала, что младенцы в утробе еще могут слышать и все понимать. Не знаю, как у других, а мой точно понимает. Это будет гениальный ребенок. У нас с Глебом просто не могло получиться по-другому.
Всеми силами я отгоняю от себя мысли о мужчине. Не хочу думать о нем. Он сказал, что я могу забрать свои вещи, когда захочу. Черт! Я просто не смогу теперь вернуться в ту квартиру. Не так.
Не буду думать об этом, надо думать о чем-то другом. А потом… Боже. Надеюсь, потом я смогу спокойно решить, что мне теперь делать дальше.
Двери в палату открываются. Ну, конечно, ей, должно быть, позвонили.
— Мама! — не удержавшись, всхлипываю. Так старалась не разреветься, и вот теперь все пошло не так, как планировала.
— Доченька, как ты? — она присаживается на край кровати, наклоняется, чтобы обнять и поцеловать меня.
— Мама, — по щекам текут реки из моих слез, но остановить их уже не получается.
Мне не верится в реальность происходящего, не верится, что он просто ушел, даже не дав мне возможности оправдаться. Хотя, в чем мне оправдываться? Я не виновата перед ним. Ни перед кем не виновата.
— Он ушел, — всхлипываю. — И больше никогда не вернется.
— Кто? — мама отодвигается от меня, заглядывает в глаза.
— Глеб, — всхлипываю.
Боже, неужели это, правда, происходит?
— Узнал о моей беременности и ушел, — последние слова произношу с трудом, громко всхлипывая.
Сквозь пелену слез я вижу, как вытягивается ее лицо, как в глазах появляется что-то такое, отчего хочется поежиться. Кажется, вот сейчас она нахмурит брови и скажет: «я же говорила!»
— Вот козлина! — выпаливает она гневно.
Слышать от мамы ругательство непривычно, она никогда при мне не выражалась. Даже,
