бросает на меня многозначительный взгляд. Его светлые глаза заманчиво сверкают, отражая свет уличных фонарей. Такие светлые, будто пустые… точнее, нечитаемые.
— Я получаю все, чего по-настоящему желаю — просто от одной силы намерения. Все, без исключений.
Когда мужчина делает такое заявление — это явная манипуляция. Демонстрация своей силы. Кричащая и бесстыдная. Позволительная для князя.
У него в глазах читается: «Мне все можно. При этом я сделаю все тонко, красиво и не перейду черту закона».
Интересный он. Мистер наглость, прячущийся за бравадой сдержанности и контроля.
— Звучит громко, — едва ли не присвистываю я. — Чертовски самоуверенно. Дерзко, — отвожу взгляд, пряча улыбку. — Где ваши манеры? — немного флиртующим тоном добавляю я.
— Уверенности мне не занимать, — кивая в такт своим же словам, парирует Гримальди. — Я — князь, пусть и небольшой страны. С детства у меня зашкаливает чувство ответственности. И ты, должно быть, знаешь, чем больше ответственность, тем больше сила…
— Это цитата из человека-паука? — наконец, в голос смеюсь я.
— Может быть, — подмигивает мне он. — Постскриптум: мой любимый фильм, — он явно сдерживает широкую улыбку.
Эх, все парни одинаковы. Тащатся от супергероев.
— Думаю, нам с тобой, АнжЭли, — обращается он ко мне на французский манер, делая ударение на «э», — знакомы общие проблемы и жизненные задачи.
— Например? — не перестаю поправлять волосы, хоть он на меня и не смотрит, сосредоточившись на дороге.
— Дети первых лиц государства сталкиваются с такими проблемами как… общественное мнение. На виду двадцать четыре на семь. Любой твой «прокол» — позор в прессе. Приходится везде и всюду быть благородным, хорошим. Идеальным сверхчеловеком, — каждое его слово отзывается в моем сердце искренней болью. — От этого устаешь, — потирая шею, замечает он. На светофоре Себастьян поворачивается ко мне. Смотрит, не отводя взор.
— Иногда хочется просто побыть собой. Но это непозволительная роскошь для князя или дочери шейха. Я понимаю, почему ты сбежала из Анмара. И даже сейчас, оказавшись одна, не пошла в полицию, не просила о помощи…
— Я не сбегала! — протестую я.
В ответ Себастьян лишь загадочно улыбается и смотрит на меня таким взглядом, словно я для него открытая книга.
А я ловлю себя на невольной мысли, что меньше всего мне хотелось бы быть таковой для него.
— Мы приехали, — наконец, нарушает повисшие молчание князь, притормозив в неизвестной мне точке Монте-Карло. Резко выходит из машины, чтобы величавой походкой обойти ее и вновь открыть мне дверь.
— Уверен, тебе здесь понравится, — низким баритоном заявляет Себастьян и, слегка потянув меня из машины, отпускает, когда я твердо встаю на ноги. Взглядом и кивком головы указывает направление к смотровой площадке, обрамленной колоннами в европейском стиле.
Нервно выдыхаю, бросив взгляд вдаль и вдохнув полной грудью свежий ночной воздух. Мы находимся на небольшой горе, с которой открывается потрясающий вид на ночной Монте-Карло, утопающий в огнях. На причал и яхты, беспечно покачивающиеся в темных водах. Вишенкой на торте этого сказочного вида служат звезды, мерцающие в эту ночь с особой силой, невербально обвиняя в этом совершенно безоблачное небо.
У меня дух захватывает. Я лечу вниз с американской горки.
Невольно кривлю губы, осознавая, что прямо сейчас смотрю на яхту, на которой Мердер сейчас спокойно прохлаждается. Издалека не распознаешь. Интересно, чем мой муж занят? Нашел утешение в объятиях горничной?
— Мне нравится. Потрясающий вид, — расплывшись в скромной улыбке, благодарно отвечаю я.
— Вернемся к нашей теме, — князь встает рядом со мной, облокотившись руками на колонны. — Ты не видишь плюсов в жизни в Анмаре? В том, что ты дочь шейха? Почему выбрала брак с американцем? — все в его голосе кричит мне о том, что ему известно о происхождении Коулмана. Очевидно, он хорошенько под него копнул, прежде чем сделать ему коммерческое предложение.
— Я не вижу никаких плюсов в жизни в Анмаре. Это хорошая, прекрасная жизнь, но она не для меня.
— Почему?
— Я задыхаюсь… слишком мало свободы, — тихо шепчу правду. — Терпеть не могу, когда меня держат в каких-либо рамках. Но… всех сестер отец держал в ежовых рукавицах, хоть и любит нас сильно. Я видела… впитывала их опыт. Поэтому притворялась дочерью, с которой точно не будет проблем. К отсутствию свободы добавилось чувство того… что я потеряла себя. Словно настоящая Анджелина исчезла. Сейчас… я лишь пытаюсь ее найти. Обрести себя.
— Понимаю, — сдержанно отзывается Гримальди. — Но и плюсы, уверен, есть. И ты о них знаешь, принцесса.
— Какие же?
Так странно вести с ним такую беседу. Неожиданно. Пытаюсь вспомнить, сколько ему было лет, когда мы виделись в далеком прошлом. Почему-то так трудно определить его возраст и то, какой личностью он является на самом деле.
Он не просто для меня закрытая книга. Себастьян — книга из закрытого отдела в библиотеке, куда пускают по специальным пропускам.
— Влияние. Одна из самых важных вещей в реализации. Ты можешь сделать этот мир лучше. Даже если тебе подвластно лишь небольшое княжество. Или страна на ближнем востоке.
— Ты говоришь так, словно управляешь миром, а не самым крохотным княжеством в нем, — его ничуть не задевает мое неуместное замечание.
— Неважно, скольким людям я могу помогать. Для меня важно, что я хочу делать это каждый день. И делаю этот выбор каждое утро. Должно быть, скучная рутина… да? Поэтому не спрашивай, почему я оказался в Вегасе, — удивлена, но чувство юмора у него есть.
Оно какое-то аристократически тонкое, но все же. Я не могу перестать улыбаться.
— Звучит чересчур благородно и сладко. В чем подвох, идеальный мужчина?
— Мы все с подвохом. Я не идеален, далеко нет.
— Так, может, поделишься?
— Я могу, — выдыхает князь, вторгаясь в мое личное пространство. Разрывая его в клочья, вдребезги.
Один резкий вдох, и он прижимает меня к колонне своими бедрами, своим мощным телом. Сказать, что я оторопела от шока, значит ничего не сказать.
Я чувствую… дикое приятное волнение и всепоглощающую пустоту одновременно. Стыд и вину. Интерес и желание насолить Коулману.
— Что ты делаешь? Я… я замужем… и… что происходит? — начинаю паниковать я, ощущая жар, исходящий от сильного мужского тела. Боже, разве меня не должно отвернуть от него? Не отворачивает… Мягко говоря, он мне приятен.
Значит ли это, что Коулман в объятиях той сучки Леони не так уж повинен? Быть может, человек — по природе своей существо полигамное?
— Ничего. Просто проверяю, — сглотнув, выдает Себастьян, накрывая ладонью мою шею. Он не сжимает ее, не держит… скорее, обволакивает. Дает мне дышать, не внушая страха. При этом — управляет пульсом, поглощая взглядом.
— Что, прости, проверяешь таким образом?
— Химию, — усмехается
