вопрос, учитывая, что мы с ней провстречались три года, и она знала меня, как облупленного.
— За сепаратистов, Маш! Что за вопросы? — в трубке повисла тишина, я даже подумал, что связь снова оборвалась. — Маш?
— Не надо за мной приезжать, Серёжа! Потому что я против сепаров. Вас не должно быть в нашей стране!
В "нашей"? А в нашей? Я ушам не верил! Весь мир ёбнулся, и Машка вместе со всеми!
— Маш, ты чего? Ты...
— Всё, давай, пока! Не звони мне больше!
Машка бросила трубку, нанеся мне ещё один удар в сердце. Там уже и так живого места не было, но она всё же нашла кусочек, и стало, сука, больно! Так я понял, что остался без девушки. А ещё я понял, что совсем не знал ту, что трахал три года подряд. Наши политические взгляды были сильнее нашей любви друг к другу. А может, и не было никакой любви?
Какая может быть любовь между сепаром-берлессом и северянкой? Если только насмерть?
Я убрал телефон в карман и дал Олэське попить воды. Это всё, что я мог сделать сейчас для неё.
Моих родителей больше нет, нет дома, девушки нет, той прежней армии, которой я служил, нет, как и веры в отечество, в прежних командиров...
Теперь я сам себе командир. Моя сестра жива, мне было за кого сражаться и с кем сражаться. Я должен отомстить за родителей, за Игорька, за своё предательство и предательство таких же пацанов, как и я. Я должен был быть сильным, смелым и непоколебимым ради сестры. Хотя бы ради неё...
Игорёк снился мне чаще прочих. Он всегда приходил ко мне чёрным, обугленным, в моём берете с блестящей звёздочкой во лбу, и просил попить. Его звонкий голосок звучал так жалобно, так пронзительно... Он называл меня дядей Серёжей, а я прозвал его Игорёк-уголёк, и у меня никогда не было во сне воды для него.
Вернувшись на "базу" я мог наблюдать "чудесную" картину: около дюжины бойцов успели сгонять в ближайший магазин, затариться водкой и нажраться в говнище. Это полбеды. Федорченко доложил, что эти находчивые умники обменяли три калаша и патроны к ним на выпивку. Экономные.
Ещё человек двадцать сбежали, вооружившись до зубов. Красота!
Димон наорал на Федорченко, и едва не побил его, но я понимал, что он ничего не смог бы сделать. Все бойцы вооружены, у всех стресс и растерянность. Куда он один против них? Силком держать я никого не собирался. Да и смысл?
С боем трезвые разоружили пьяных и загнали их в подвал коттеджа.
Проблемы начали сыпаться на мою голову одна за другой. Я не поспевал даже рассуждать адекватно.
Рядовой Микола Моисеенко — щекастый пацан небольшого роста по кличке Малой доложил о последних событиях в стране. Он прошерстил интернет и выяснил, что в 4 утра Берлессия без объявления войны пересекла границу с востока страны и провела обстрел Северо-Боровинска.
Сами берлессы эту новость отрицали. Это меня насторожило в первую очередь, ведь тревогу в нашей части объявили в три ночи.
— Стреляли не со стороны границы, — вставила свои пять копеек Олэська. — Я всё видела! С правого берега снаряды летели!
Если мы все в это время сидели в гараже, сестра была очевидцем этого странного обстрела.
Теперь всё сходилось. Это кижане бомбили город. Стреляли по своим же соотечественникам! Вот почему мать Игорька назвала меня убийцей. Наша доблестная армия напала на самих себя, как и предполагал один из бойцов в том гараже лейтенант Савушкин. Он, кстати, не сбежал. Настроил нам рацию за неимением профессионального связиста.
Я вспомнил изречение одного из главнокомандующих прошлого столетия, который сказал, что нет войны страшнее и беспощаднее, чем гражданская война. Я был с ним полностью согласен.
Мы связались с губернатором области по телефону, чтобы выяснить, есть ли другие ополченцы. На это у нас ушло ещё полдня. Сначала мы искали номер телефона, потом он был всё время занят.
Губернатор подтвердил, что есть и другие люди, восставшие против Кижей, что они приходят к разбомбленному зданию администрации, чтобы записаться в добровольцы и воевать против северян. Пока точного места дислокации повстанцев нет, и город находится под контролем северян. Сам Доронин запросил помощи у Берлессии. Он велел нам ждать.
Дело было к вечеру, делать было нечего...
Мы юзали новости в интернете, собирая информацию, сравнивая её, анализируя. Мусолить было что. Кижанские новости и новости Берлессии противоречили друг другу. Я не понимал, каким репортажам и заявлениям глав государств верить. Но одно я знал точно — я невиновен в смерти родителей и других мирных жителей Кижей. Потому был рад, что дезертировал.
А что до военных, которых мы положили в части — судьба у них такая. Если бы не Алексеев, мы все сейчас были бы в плену у северян. Это не сулило нам ничего хорошего, раз майор застрелился. Хера он не дождался северян и не сдался единолично? Он знал, что всё закончится хуёво, вот и самоликвидировался. Пусть меня лучше в бою застрелят, чем вот так вот. Если я хоть одного северянина убью, уже будет толк от моего побега.
Я вроде бы убил уже одного... Это не считается! Я в честном бою хочу! Победы хочу! Независимости Северо-Боровинской республики!
Многие страны объединились в антиберлесский альянс и уже направили гуманитарную помощь в Кижи.
— Щас бургедонская пидорасня набежит! — возбуждённо воскликнул Алексеев, услышав новости об антиберлесском альянсе. — Им же всегда больше всех надо?
— Думаешь?
— Да они в каждой жопе затычка! И нам свою демократию привезут! Как же без них? Скорее бы берлессы ответили! Всему миру не терпится, чтобы Берлессия им пиздов раздала!
Союзники Кижей зассали объявлять войну Берлессии, как и сами Кижи, но с этого же момента начали бесперебойно поставлять вместе с гуманитаркой оружие и военных.
Такая заварушка началась! Весь мир ополчился против берлессов! Какие-то санкции для Берлессии начали сочинять целыми пакетами!
Громче всех вопил фрогиец Дюпон. Он призывал весь мир стереть с лица земли Берлессию. А за что? Я так
