Может, в город сгоняете? Или до сельпо за куревом?
Ответом ему была гробовая тишина, в которой отчётливо слышались отдалённые звуки где-то идущего боя и всхлип Олэськи.
— Всем приготовиться! — отдал я приказ. — Пленных не брать, живым не сдаваться! Бейтесь насмерть, если не хотите закончить, как Мирошниченко!
Бойцы нехотя разбрелись по участку, разобрав оружие. Труп Мирошниченко я велел убрать за угол дома и накрыть брезентом. Я просто не знал, что с ним делать. Закопать его в огороде? Без гроба? Не по-человечески это было. Оставлять его лежать среди живых, тоже было некрасиво. Пусть полежит пока там. Не до него, ей-богу! На жаре он уже к утру начнёт вонять, но о живых нужно было думать в первую очередь.
Было ошибкой привозить сюда гражданских. Я думал, что так я смогу защитить сестру, когда она рядом, когда на виду, а получилось, что я притащил её в самую жопу. Смогу ли я теперь уберечь её? Может, меня самого первого и завалят?
Всё, что я мог сейчас сделать для гражданских — это раздать им шлемы и бронежилеты. Хорошо, что среди них детей не было.
— Серёжа, дай мне тоже автомат? — попросила Олэська.
Я посмотрел на её хрупкую фигурку, сгорбленную под тяжестью бронежилета, и усмехнулся. Она-то куда?
— Сами справимся! — уверенно заявил я, понимая, что это враньё.
Гражданских мы спрятали в подвале с хорошим запасом еды и воды. Надо было дать Олэське оружие. Надо было...
По-хорошему нам бы свалить с этой дачи, но я не знал куда. Выжить здесь, приняв бой, больше шансов, чем нас застанут врасплох где-нибудь в пути.
Что потом? Да хер его знает.
Потянулись долгие часы ожидания. Нервы звенели у всех. Весь день мы провели, как на пороховой бочке. Мы устали всматриваться в даль в поисках движения, прислушиваться, в страхе услышать звук моторов или голоса, заебались ждать, что с неба прилетит мина. Северяне не напали к обеду и к вечеру тоже. Может, они и не собирались нападать?
Стемнело. Мы всё-таки похоронили Мирошниченко на заброшенном участке через две улицы. Я боялся, что нас кто-нибудь увидит и пристыдит, но, к счастью, в этой части посёлка не было ни души.
Спать бы лечь, да какое там!
Я пошёл проверить, как там Олэська в подвале, когда меня позвал Федорченко, перехватив на полпути.
— Товарищ капитан, с нами вышли на связь! — доложил он.
— Кто?
— Не представились! Запросили командира! Говорят на берлесском. Чисто.
У меня сердце оборвалось. Сейчас северяне будут нас запугивать, потом окружат и убьют. У меня вся жизнь перед глазами пронеслась, пока я шёл к рации. Мысленно я дважды застрелился из Стечкина, зажатый со всех сторон врагами.
Подойдя к рации, я собрался. На меня Федорченко смотрел, заглядывая в рот. Хотя бы перед ним я должен быть хладнокровным и мужественным. Я, сука, его командир!
— Капитан Котов на связи! — чётко крикнул я в рацию.
— Здравия желаю! — ответили мне. — С вами говорит генерал Кудряшов, вооружённые силы Берлессии! — Я не мог доподлинно знать, кто на связи, но новость о том, что это берлессы, огорошила меня. Я пока не знал, как на это реагировать, поэтому просто сглотнул ком, вставший в горле от волнения. — Слушай меня внимательно, сынок! Мы знаем, где вы окопались, вашу точную численность и степень вооружения. Предлагаю вам сдаться прямо сейчас! Мы гарантируем вам сохранение жизни и приемлемые условия содержания. Как понял? Приём!
И эти туда же? Нас вообще никто всерьёз не воспринимает? Ну, а чего я ожидал? Тот, кто был на связи, очень чисто говорил по-берлесски, совершенно без акцента, но мне почему-то казалось, что это просто уловка врага.
Федорченко таращился на меня во все глаза, так что я решил быть дерзким и наглым.
— Хорошая попытка, товарищ генерал, но мы решили не сдаваться в плен северянам! Подите на хуй с вашими предложениями!
— А вы, стало быть, не северяне?
— Мы ополченцы! И мы не сдадимся!
— Чем докажешь, капитан?
— А ты чем докажешь, что берлесс?
Генерал ненадолго замолчал, я уж подумал, что связь прервалась. Но вот рация снова захрипела, щекоча мне нервы.
— Ладно, капитан! Я тебя понял! Примерно через два часа от Камышкинской железной дороги мы погоним в сторону посёлка северян. Встречай, Котов! Поглядим, какой ты ополченец! Если пиздишь, не жди пощады! У тебя был хороший шанс!
— Я тоже тебя понял, Кудряшов! Конец связи! — закончил я разговор и тяжело вздохнул. — Слышал, Федорченко? Два часа у вас! Поешьте и справьте естественные нужды, чтобы перед северянами не обосраться!
Времени было достаточно, чтобы обойти часть посёлка и предупредить жителей о наступающей опасности. Задачу усложняло ночное время. Люди спали. Кто-то открывал двери, кто-то боялся и делал вид, что дома никого нет. Мы сделали для гражданских всё, что смогли.
Большинство жителей в панике бежали, но были и те, кто предпочёл остаться дома. Мы не настаивали на эвакуации. Нам нужно было думать о себе. Удержать позиции, выстоять, не погибнув при этом, учитывая, что это наш первый бой, было нереально.
Сколько их будет этих северян? Будут ли они отрабатывать артой посёлок, прежде чем отступить? Может, берлессы сами с ними разберуться, без нас?
Мне казалось, я ссу больше всех остальных. Возможно, так и было, господи!
Алексеев уже по традиции накурился, как сука. Я завидовал его похуистическому настрою. Димон и мне предлагал пыхнуть, но я отказался. Не пробовал ни разу траву. Боялся, что меня накроет не так, как его, что я потеряю способность понимать, что вокруг меня происходит — это всё, что меня останавливало. Смысл накурки и был в том, чтобы уйти от реальности, но я понятия не имел как далеко уйду от неё лично я.
Мы держались с Димоном вместе, точнее, я держался его. Как
