Я заметил. Поездка сюда ведь тоже аттракцион?
Черт. Черт! Черт!!!
Врать нельзя. Не простит. Говорить правду жестоко. Я откашливаюсь.
– Изначально я пыталась себя в этом убедить.
– И как давно у тебя стойкая тяга к саморазрушению?
Я обнимаю себя, скрестив на груди руки. И молчу, молчу… А стерва во мне недовольно ворочается и ощеривается. Стерве точно есть что ему сказать. Стерва за словом в карман не лезет.
– Психолог, которого для меня нанял Молотов, склонен полагать, что это началось после аборта.
Клим задумчиво кивает, видно, соглашаясь с психологом. Вытирает руки бумажным полотенцем и подходит ко мне. Длинные пальцы хирурга смыкаются у меня на запястье. Прямо поверх блеклых шрамов.
– Правда хотела умереть, когда вены резала?
Качаю головой из стороны в сторону. Насмешливая улыбка – шрамом на лице. Губы дрожат от того, сколько усилий мне приходится прикладывать, чтобы ее стереть.
– Ты ведь знаешь, что когда хотят умереть – режут вдоль. Я же, как и миллионы других дурочек, просто хотела обратить на себя внимание. Даже сухожилия не повредила, – добавляю с дурацкой гордостью в голосе, которая моего зека выбешивает.
– Обратила?
– Он отвез меня штопать. Проследил, чтобы о случившемся не сообщали. Нашел мне психолога. Уговорил пройти реабилитацию. Говорю же, по-своему Молотов обо мне заботился.
– Сначала калечит, потом лечит? Это не забота.
– Зачем мы об этом? – шепчу. Интересно, он понимает, насколько мне нелегко выворачивать перед ним душу? Каяться во всех своих грехах и слабостях?
– Мне важно знать, насколько ты стабильна.
– Почему?
– Потому что там, – дергает головой в сторону двери, – я не смогу тебя поймать, если ты сорвешься.
Ясно. Стою, как дурочка, не зная, что сказать. Долго стою. В крохотное окошко проникает багровый луч закатного солнца. Стекает по стене на дощатый пол, касается Климовых ног.
– Я сильная, Клим. Тебе может показаться иначе, но жизнь здорово меня закалила.
– Каленая сталь не гнется. Зато прекрасно ломается.
– Я не сломаюсь. Теперь нет.
Вкладываю во взгляд всю свою силу и уверенность.
– Ладно. Поверю.
– Поверь, – улыбаюсь.
– И больше никаких байков, Яся. Направь свою кипучую энергию в более безопасное русло. Будешь чай?
– Буду. Жаль сюда нельзя со спиртным. Я бы выпила бокал красного. Или… – запинаюсь. – За деньги спиртное тоже можно?
– Можно. Некоторые даже наркоту умудряются доставать.
– Охренеть. Это, наверное, очень дорого?
– Ну, так и тут преимущественно небедные люди сидят.
– Типа элитная тюрьма для своих?
– Типа того, да.
Клим отворачивается, чтобы набрать воды в электрический чайник. Солнце село еще ниже, затапливая нашу комнатушку охрой. Септики, ароматы еды и нашего секса вытеснили казённую вонь. Шумит, закипая, чайник. Клим плавно двигается, распаковывая чай и сахар. Уютно звенит посуда. Веки тяжелеют. Я устала. Как же чудовищно я устала…
– Иди в кровать.
– Вот еще, а чай?
Тяжело опускаюсь на табуретку. Как-то резко меня срубило. Или после четырех оргазмов это нормально?
– Настоящий улон. Ты меня балуешь.
– Надеюсь, ты не станешь компенсировать мне стоимость продуктов, – шепчу, опускаясь лбом на сложенные на столе руки.
– Была такая мысль.
Бросаю на него полный укоризны взгляд. Мой зэк отвечает насмешливым.
– Клим, а что, правда ничего нельзя было сделать? У тебя же родители не последние люди, ты наверняка имел связи… Как так получилось в итоге? Ты действительно виноват в том, что тебе было инкриминировано?
– Виноват. Слушай, ты же понимаешь. В то время, когда я организовал свою первую фирму, работать в белую даже при желании не было никакой возможности. Но ведь дело не в этом совсем.
– А в чем?
– У меня захотели забрать бизнес. Мой арест – всего лишь повод. Я на старте знал, что не выгребу. Команда была спущена сверху. Торговались лишь о том, чтобы скостить срок. И на каких условиях.
– Не очень получилось?
– Не очень, – признает очевидное.
– Кому-то серьезному ты перешел дорогу.
– Что уж теперь? Знал бы, где упаду…
Клим допивает чай, встает. Мажет по мне странным взглядом. И со вздохом подхватывает на руки. Никто и никогда не носил меня на руках. Это так приятно, оказывается. Обвиваю его шею в ответ, тычусь носом куда-то в ухо.
– Если ждешь, что я потребую поставить меня на место – фиг ты угадал, – бурчу сонно.
– Я не жду.
– Вот и хорошо.
– Постоим так еще? Или я могу все-таки уложить тебя в кровать?
В голосе Клима звучит неприкрытое веселье.
– А ты долго со мной на руках простоять можешь?
– Не знаю. Ты легкая. Можем проверить.
– Нет уж. Давай ляжем, – сама себе противоречу я. – Во мне сорок пять килограмм. А в твоих гирях?
– Откуда ты знаешь, что у меня есть гири?
– У тебя отпадная фигура. А ты что, нарываешься на комплименты?
Хмыкает. Опускает меня на разворошенную постель и то ли невзначай, то ли специально проводит рукой по попке.
– Ты все это время была без трусов?
– Нет, они по дороге в кровать испарились, – ехидничаю.
– Зараза, – усмехается Клим, бесцеремонно сдвигая меня к стенке. Тянусь к нему. Провожу по четко очерченным мышцам.
– Наверное, твои пациентки специально болели, чтобы ты их лечил.
– О, господи. Спи уже.
– Ну, признайся. Ведь без ума от тебя были пациентки-то?
– Я хирургом-травматологом работал. К нам пациентов в основном после аварий возили. На байках, – добавляет язвительно.
– Да не буду я гонять! Обещала же.
– Конечно, не будешь. Иначе я тебе по заднице настучу. Спи. Ты едва языком ворочаешь.
– Какой-то ты скучный. Спи-спи. Как спать, если у нас нет времени? Надо ж его как-то с толком провести. Я не знаю… А ты что, меня совсем не хочешь?
Клим дергает меня на себя, впечатывая задницей в каменно-твердый член.
– Еще вопросы?
– Ага. Какого черты ты ничего с этим не сделаешь?
Что он отвечает – уже не слышу, меня окончательно срубает. Сквозь сон слышу, что к нам опять кто-то приходит. Обрывки какого-то разговора… И снова лязгает дверь. Я кручусь в полудреме, как
