будто не могу найти места. Но Клим возвращается, притягивает к себе, и, успокоившись, я снова проваливаюсь в царство Морфея.
По ощущениям просыпаюсь через пару часов. Свет прожекторов, проникая в окно, бьет прямо в глаз. Зато если чуть отодвинуться, можно рассмотреть каждую черточку на лице любимого мужчины. Хищный нос. Чуть приоткрытые губы… Резко, будто наспех высеченные скулы. Складка между широких бровей – Клим даже во сне хмурится.
О чем твои тревоги, любимый? Могу ли я их унять?
Касаюсь пальцами переносицы, веду вверх, разглаживая морщинку. Клим вздыхает. Глазные яблоки под тонкими веками приходят в движение. Что тебе снится?
Веду ниже, невесомо касаясь. Зарастает он – будь здоров. Мы вместе меньше суток, а щетина, опускаясь аж до середины горла, ощутимо царапает пальцы. Прохожусь по груди. Косым мышцам на животе. Он совсем не такой, как Игорь. Если тот – медведь, то этот скорее гепард. Запертый в клетке хищник.
Интересно, он всегда был таким? До слез обидно, что я не помню его в той жизни. Надо хоть фотки найти. Ладошка крадется ниже.
– Выспалась?
– Угу. А ты спи-спи, - шепчу и соскальзываю вниз.
– Нет.
С удивлением кошусь на его руку, мертвой хваткой вцепившуюся мне в предплечье.
– Почему? Ты не фанат минета?
– Не в этом дело.
– А в чем?
Мы схлестываемся взглядами. Я правда хочу понять, что не так. Почему он как будто… я даже не знаю, как это описать. Вижу же – хочется!
– Ладно. Сейчас. Я только резинку надену.
– Минет в презервативе? Ты серьезно?
– Яся… - цедит он и так кривится, будто его вдруг одолела зубная боль. – Не заставляй меня объяснять очевидные вещи.
– Прости. Но, похоже, для меня не такие уж очевидные. Ты дважды ласкал меня ртом. Почему я не могу сделать то же самое?
– Можешь. Я сейчас.
И он реально отстраняет меня и начинает вставать!
– Сюда вернулся. Быстро! – рявкаю я. Видно, совершенно не ожидая от меня ничего подобного, Клим оборачивается. Что, милый, удивлен? Еще твердишь, будто меня знаешь! – А теперь внятно. Какого черта сейчас происходит?
Его немного взрывает. То ли мой гонористый тон, то ли сам факт, что от его нежной девочки сейчас остались рожки да ножки. Стерва ее сожрала.
– Ты что, не брезглива совсем? – цедит зло. Вопрос настолько неожиданный, что даже моя стерва на несколько секунд виснет. А это – небывалое дело.
– В каком смысле? Почему я должна тобой брезговать?
– Я здесь четыре года сижу!
– И? У тебя есть основания полагать, что…
– Я чистый!
– Тогда не вижу никаких проблем. – Толкаю его в грудь, чтобы уж угомонился, и соскальзываю вниз. Не надо сейчас, чтобы он мне в глаза смотрел. Там слезы. Мы с моей стервой редко солидарны, но тут нас на пару размазывает. Не должно быть так, чтобы такой мужчина, как Клим, себя не принимал и… что? Боялся меня осквернить собою? Дерьмо. Ну, какое же дерьмо!
В последней попытке остановить Клим обхватывает мой затылок. Я зло дергаюсь, сбрасывая его ладонь. Уверена, минет в моем исполнении ему понравится гораздо больше вцепившейся мне в горло истерики. И, может, до него доходит, что я балансирую буквально на грани. Ведь раздеть себя Клим позволяет безропотно, стоит моим нервно подрагивающим пальцам проникнуть под резинку его боксеров. Нервы, закрученные в пружины, рвутся. Я задыхаюсь, даже не начав, в тех эмоциях, что меня топят. Да Клим и сам дышит со свистом.
В ушах ревет – «Ненавижу!». Кого? Не знаю. Наверное, всех тех, кто его ломал.
Мой мужчина неподвижно застывает. Я наклоняюсь. В свете, льющемся из окна, его плоть влажно поблескивает. Сглатываю резко подступивший голод. Рука Клима укладывается на затылок, но уже не для того, чтобы меня оттолкнуть. Он сдался. Его глаза блестят. От слез ли? Или, может, от предвкушения?
Я выдыхаю. Он дергается… И когда я мягко провожу языком по уздечке, опять замирает, дрожа от напряжения. Парень мне достался невероятно вкусный, но такой большой, что я просто не знаю, как к нему подступиться. Осторожно впускаю головку в рот. Клим отпускает меня, комкая в руках простынь. Я сыто урчу. Он всхлипывает. Вот так, мой хороший. Вот так!
– Яська, ты где?! Тебя на выходе в город ждать или у ленты?
Неожиданно бодрый голос Валюхи бьет по нервам. Стряхивает сковавшее меня оцепенение. Не хочу никого видеть. После трех дней взаперти моя социофобия во сто крат усиливается. Мне бы забиться в угол и не отсвечивать, перебирая в памяти по секундам наше с Дымом свидание. Но жизнь – та еще сука, не дает передышки. Бросает мордой сразу в гущу событий. Бам!
Отвожу взгляд от носов ботинок, выискивая в толпе приметную фигуру подруги.
– Я вот. Левее, – вяло машу рукой. Валюха бросается ко мне, разрезая людской поток, как ледокол – море Лаптевых.
– Живая!
– Как видишь.
Здесь, конечно же, гораздо теплее, чем на севере. Но почему-то там я совершенно не мерзла.
– Ну, мало ли.
– Валь, завязывай со своими намеками. Мне и без них тошно.
Подхватываю чемоданчик, иду к выходу. Снующие туда-сюда люди не дают автоматическим дверям закрыться, и с улицы страшно тянет холодом. Не сбавляя шага, я накидываю капюшон и прячу свободную руку в кармане, но все равно вниз по позвоночнику стекают волны озноба.
– Поняла, наконец, что он тебе не пара? А я говорила, – зудит сбоку Валюха, и я взрываюсь!
– Не угадала, Валь. Если я что и поняла – так ровно обратное. Ясно?! – рявкаю, слишком резко затормозив. Оглаженный против шерсти людской поток на разные голоса что-то злобно бормочет в спину. Факт – мы выбрали не лучшее место для выяснения отношений, но если Валюха не заткнется, я просто не выдержу! И вцеплюсь ей в лицо.
– Охренеть. Ты в него влюбилась, что ли?
Ни подтверждать, ни опровергать этот факт я не вижу смысла. Прямо сейчас я вообще жалею, что Валюха в курсе всего. У меня нет сил с ней воевать. Битва будет, да. Это несомненно. Но не с ней. И не сейчас. А когда я соберусь с силами. Пока
