сжимаются горячие руки сопляка, затылок обдает теплом его дыхания. Отчего застывшая в венах кровь начинает потихоньку оттаивать. Я всхлипываю, ежусь… Сейчас мне абсолютно плевать, закончили они начатое или нет. Я просто дышу. Снова дышу. И важней этого ничего нет.
– Не плачь. Не могу, когда ты плачешь.
Я противлюсь, но он разворачивает меня к себе и сжимает на щеках пальцы, отчего мои кривящиеся в истерике губы выпячиваются вперед, как у рыбки из древнего мультика.
– Ну что ты? Глупая… Мне никто кроме тебя не нужен.
Кирилл снимает языком мои слезы, слизывает эмоции... Одержимый маньяк, он заражает меня этим вирусом. Я размахиваюсь и со всей дури бью его по щеке. Зрачки сопляка расширяются, являя мне всех живущих в нем демонов сразу. Страшно? Очень. И, наверное, мне надо бежать. А я, напротив, с восторгом пялюсь. И снова заношу руку. Правда, ударить себя во второй раз Кирилл не позволяет. Перехватив меня за запястье, он поворачивает меня волчком и толкает в образуемую деревьями тень. Едва не счесываю лоб об узловатый покореженный временем ствол. Лишь в последний момент умудряюсь извернуться, выставив перед собой ладони.
– Ты что, совсем?! Что ты делаешь? Прекрати немедленно. Сумасшедший…
Да только Кир плевать хотел на мои просьбы. За спиной лязгает пряжка, а следом сопляк рывком оголяет мои бедра. И вот он уже везде: внутри, в крови, под кожей. Мы опять на качелях, которые Кир раскачивает все сильней и сильней, равнодушный к моим отчаянным просьбам остановиться. Я, наверное, все же сошла с ума, но его животная дикость вызывает во мне восторг. Это ощущение щекоткой расползается по животу, скрючивает пальцы на ногах и заставляет сочиться лоно. Разрывая на куски тишину, звучат шлепки наших влажных тел и утробное звериное рычание двух дикарей, дорвавшихся друг до друга. Не прекращая яростных движений бедрами, Кир стаскивает с моей груди платье и сжимает пальцы на ноющих сосках.
– Да-да-да…
Ничего… Ничего не имеет значения.
– Я в тебя. Солью все, что неделю копилось. Слышала?!
В ответ мое лоно начинает бешено пульсировать, и на несколько секунд я опять слепну от вспышки сверхновой у меня в голове.
Этот свет выжигает все. Но если зрение через некоторое время ко мне все-таки возвращается, то все другие чувства, видно, сгорают полностью. Во мне даже стыда нет, хотя поводов для него вроде бы предостаточно. Например, прямо сейчас сопляк стирает с моих ног свою остывшую сперму, а я лишь послушно развожу ноги.
– Пиздец меня много! – улыбается Кир, но его улыбка совершенно не касается глаз. Взгляд у Кирилла тяжелый, совсем не вяжущийся с легкостью, звучащей в голосе. Тяжелый и будто бы настороженный. Боится мальчик. Не знает, чего теперь ему от меня ждать. Я так явно понимаю его страхи, что это даже страшно. Я словно чувствую его. Теперь, когда все другие эмоции стихли, я его чувствую, да… Понимаю и принимаю.
Жмурюсь, чтобы подольше удержаться в этом сладком моменте абсолютной пустоты и безмятежности. Ощущаю себя как марафонец, сошедший-таки с дистанции, которая изначально ему была не по зубам. Я больше не хочу и не могу бежать дальше. Выиграть это состязание мне не грозит, а вот угробить себя в процессе – очень даже. Смешно, я почему-то совершенно забыла, что разрушить человека без его активного на то согласия и соучастия невозможно. Будет ли Кир и дальше пытаться мною командовать? Безусловно. Такова его суть. Сумеет ли он остановиться, если я дам понять, что мне это неприятно в каких-то моментах? Да, конечно. Он много раз шел мне навстречу. Я буду последней идиоткой, если проигнорирую то, как отчаянно он старается.
– Я задержался только потому, что надо было оплатить счет. С той девкой у меня ничего не было. Я не хотел причинить тебе боль, вот и остановился.
Не отрывая затылка от подголовника, поворачиваюсь к Кириллу. Щеки касается прохладная кожа сиденья. По лицу парня скользят блики от проезжающих мимо машин и мигающей напротив рекламной вывески. Добавляя киношности происходящему. Не хватает только слезливого саундтрека, звучащего фоном.
– Врешь. Причинить мне боль ты хотел о-о-очень. А остановился лишь потому, что тебя удовлетворила ее интенсивность.
Я права. Кир закусывает щеку. Только успокоившееся сердце разгоняется по второму кругу. Дыхание сбивается. Да-а-а… Он боится. Очень боится, что теперь я его оттолкну. Не только я ведь нащупывала пределы.
– Ты меня ненавидишь? – сипит Кирилл, уткнувшись лбом в сложенные на руле руки.
– Нет. – Зарываюсь пальцами в его волосы. – Я тебя, похоже, люблю, – смеюсь. – Ну, кто бы мог подумать, что это случится?
Кирилл резко вскидывается. Ловит мою ладонь, которой я только что его ласкала. И смотрит… Боже, как он на меня смотрит!
– Я всегда это знал, Аня. Ты одна только и любила меня настоящего. А я всегда любил тебя. С первого дня, когда отец нас познакомил, помнишь? Ты так тепло на меня взглянула, что я совершенно растерялся. И даже не соизволил поздороваться, прежде чем уйти. – Хмыкает.
– Да-да, так все и было. Я тогда подумала, что ты приревновал отца ко мне.
– А я и приревновал. Но не отца.
– Кирилл… Не надо.
– Надо. Хочу, чтобы ты знала. Ань, ты первая женщина, на которую я вообще обратил внимание. Меня ведь до этого ничего кроме компьютеров не интересовало. Все вокруг твердили о необходимости социализации, а я не видел в этом никакого смысла. Я даже не понимал, да и сейчас, если честно, не понимаю, почему вокруг этой темы развели столько шума. Отсутствие ненужных эмоций лично для меня – плюс. Я на самом деле реально мало к кому испытываю чувства, ты в курсе. Но с тобой все иначе. Я тебя увидел, и все мое прежнее ощущение реальности перевернулось с ног на голову. В меня рвануло столько неизведанного и непонятного… Словно я все это время ходил с необъятной пустотой внутри, но понял это лишь тогда, когда она стала стремительно заполняться любовью к тебе, Аня. И да, я захотел тебя себе тотчас же. И да, любой ценой, – губы Кирилла кривятся, – все ровно, в соответствии с тем диагнозом, который мне так никто и не рискнул поставить, вероятно, потому, что кроме этого ни черта в него больше не вписывалось! Я любил тебя, я тобой восхищался, я переживал, ревновал,
