На что, черт возьми, это будет похоже, когда в следующий раз меня заставят находиться с ними в одной комнате?
С ним.
20
ДЕЙМОН
— Братан, открой гребаную дверь, — гремит Алекс, но я не двигаюсь со своего места на диване, куда упал после того, как неохотно смыл с себя ее запах.
Воспоминания в моей голове достаточно плохие. Но еще и возможность чувствовать ее запах?
Чертова пытка.
— Уходи, — кричу я в ответ, даже не потрудившись убрать руку, прикрывающую глаза.
Еще светло. Несмотря на то, что я задернул шторы, чтобы утонуть в собственных мрачных сожалениях и страданиях, я знаю, что солнце проберется сквозь щели в ту секунду, когда я открою глаза. И если я впущу его, будет только хуже.
Алекс всегда был светом в моей тьме. Юмором в моих страданиях.
Мне это нахуй не нужно прямо сейчас.
Мне просто нужно допить бутылку водки, стоящую на моем кофейном столике, и снотворное, которое есть в моей ванной. Только тогда боль, разрывающая мою грудь, уменьшится.
— ДЕЙМОН, — рявкает Алекс. — Я не собираюсь, блядь, шутить. Открой эту дверь, или я ее, блядь, вышибу.
Я не реагирую. Зачем мне это? У него нет ни единого гребаного шанса разрушить ее. Она заперта крепче, чем утиная задница, на засовы.
Единственный способ попасть внутрь — обойти систему безопасности.
— Черт, — шиплю я, прекрасно зная, что Алекс опустился бы так низко, чтобы добраться до меня, если бы пришлось. — Чего ты хочешь? — Кричу я в ответ.
— Увидеть тебя. Я, блядь, слишком многого прошу?
ДА.
— Увидимся завтра, хорошо? Просто… Отвали и дай мне утонуть в одиночестве.
— Не-а, чувак. Этого не будет. Нам нужно поговорить после всего, что произошло с—
— Не надо, — рявкаю я. — Не говори этого, черт возьми.
— Ага, видишь? Тебе, блядь, нужно впустить меня.
— Иисус, блядь, Христос, — тихо бормочу я себе под нос, свешивая ноги с дивана.
— Клянусь Богом, Деймон. Я— наконец-то, — шипит он, когда я открываю первый замок.
— Что? — Я рявкаю в ту же секунду, как открываю дверь, и просто смотрю на него через двухдюймовую щель.
— Господи. Ты дерьмово выглядишь, — говорит он, озабоченно хмуря брови.
— Отлично. Ты видел меня. Можешь теперь отвалить?
Он пристально смотрит на меня, молча сообщая мне, что вероятность того, что это произойдет, равна нулю.
— Чувак, что, черт возьми, произошло? Ты был так… счастлив.
Услышав этот поучительный комментарий, я открываю дверь и несусь обратно в гостиную за своей водкой.
Приглашая себя, как и ожидалось, его шаги становятся ближе, а его обеспокоенный взгляд прожигает мне спину.
— Что случилось?
— Ничего. Я привез ее домой, как просили. Теперь жизнь может продолжаться как обычно, — заявляю я, горечь в моем тоне заставляет меня вздрогнуть.
— Нормальная, в том смысле, что ты ходишь чертовски несчастный, пытаясь забыть, что ты безумно, блядь, влюблен в нее?
Я разворачиваюсь так быстро, что комната вокруг меня расплывается, заставляя меня задуматься, не собираюсь ли я упасть на пол.
Протягивая руку, я прижимаю ладонь к холодной стене и на несколько секунд закрываю глаза.
— Да, я думаю, с тебя этого достаточно, не так ли? — Говорит Алекс, пытаясь вырвать бутылку из моих рук.
— Пошел ты, — рычу я. — Ты не имеешь ни малейшего гребаного представления о том, что мне нужно прямо сейчас.
Его брови приподнимаются, но он не отступает. Он даже не вздрагивает.
— Не, ты не совсем в моем вкусе. Слишком большой член и все такое.
Я скалю на него зубы, моя свободная рука сжимается в кулак, более чем готовая стереть ухмылку прямо с его лица.
— Что случилось с Калли, Деймон? Что ты сделал?
— Свою гребаную работу, придурок.
Я слишком погружен в свои мысли, в тот момент, когда она повернулась спиной и вошла в дом, как будто я даже не стоял там, проигрывая на повторе снова и снова, разрывая свое сердце снова и снова.
— Ты причинил ей боль, не так ли?
— Я бы и пальцем к ней не прикоснулся, и ты это знаешь, — рычу я, глядя ему прямо в лицо.
— Я не имел в виду физическое насилие, — ворчит он, его лоб соприкасается с моим, когда он стоит со мной лицом к лицу. — Скажи мне, что ты сделал.
— Зачем? Чтобы ты мог пойти и вытереть ее гребаные слезы и доказать ей, что она все это время трахалась не с тем близнецом?
Сердитое рычание вырывается глубоко из его горла.
— Так вот к чему все это, не так ли? Ты хочешь ее. Ты хочешь ее и не можешь смириться с тем, что однажды я победил. Что я победил тебя.
Треск.
Его костяшки пальцев нанесли мне в челюсть сокрушительный удар.
Боль пронзает мою шею, правая сторона лица горит от столкновения. И я, блядь, получаю от этого удовольствие.
Мне это нужно.
Мне нужно чувствовать боль откуда-то еще, кроме черной, зияющей дыры в моей груди, где должно быть мое сердце.
Алекс может думать, что я люблю ее.
Но я не могу.
Как я могу?
Я родился с испорченным сердцем, и я почти уверен, что неспособен кого-либо любить. То, что я чувствую к ней… это навязчивая идея. Нездоровая навязчивая идея, от которой ей было бы лучше держаться подальше.
— Еще, — рычу я, когда он сразу же не бьет меня снова.
— Я не буду удовлетворять твою гребаную потребность в боли, Деймон. Я пришел помочь, поговорить.
— Меня это не интересует. Просто заставь меня заплатить за то, что я с ней переспал. Сделай мне больно, заставь меня истекать кровью, а потом выйди отсюда и иди к ней. Мы оба знаем, что в любом случае ей было бы лучше с тобой—
— Да, — говорит он с грустным смехом. — Она, вероятно, была бы рада, глядя на твое состояние, но я думаю, что для этого чертовски поздновато, не так ли? Она так же чертовски увлечена тобой, как и ты ею. Разве ты не видишь, как она смотрит на тебя?
— С жалостью и замешательством, как и все остальные? — Поднося бутылку к губам, я делаю еще несколько глотков, прежде чем кинуть ее на кофейный столик.
— Ты гребаный идиот. Открой свои гребаные глаза и посмотри, что прямо перед тобой.
— Девушка, которая слишком хороша для меня. Девушка, к которой я никогда не должен был прикасаться. Девушка, у ног которой весь мир, и ей не нужно, чтобы такие, как я, унижали ее.
Он смотрит на меня, его грудь вздымается, как будто он только что пробежал гребаный марафон, но он не дает мне того, что мне нужно. Чего я жажду.
Вместо этого он просто продолжает срывать с меня клочки, как она, сама того не подозревая, делала весь день.
— Девушка, которая чертовски любит тебя, чувак. Девушка, которая сделала бы для тебя все, что угодно, даже если бы это означало причинить себе боль в процессе. Она — лучшее, что когда-либо случалось с тобой. И если ты думаешь, что я собираюсь смотреть, как ты вырываешь себе сердце из-за своей неуверенности, тогда тебе действительно нужно, блядь, подумать еще раз.
На этот раз первый ход делаю я, мой кулак с тошнотворным хрустом врезается в лицо Алекса, прежде чем из его носа начинает литься кровь.
Звериное рычание прорезает воздух на мгновение, прежде чем он бросается на меня, наконец уступая своей темной потребности причинить мне боль за то, что я сделал. Весь воздух вырывается из моих легких, когда его кулак попадает мне в живот, заставляя меня согнуться, но мне удается прийти в себя до того, как он наносит второй удар.
Реальность наконец исчезает, и я полностью позволяю себе утонуть в темной бездне, в которой я так привыкла жить.
***
Первое, что я чувствую, когда просыпаюсь, это агония. Но я не уверен, что болит сильнее — мое лицо или пустота в груди.
— Черт, — стону я, переворачиваясь на спину, каждый дюйм моего тела ноет от восхитительной, вызывающей привыкание боли, которой, я знаю, мне никогда не будет достаточно.
Этого почти достаточно, чтобы заглушить то, что сжимается у меня в груди. Почти.
