Пальцы ног онемели, а лицо замерзло. У меня даже зубы стучат. Я могу замерзнуть здесь до смерти, прежде чем меня подвезут домой.
— Хорошо.
Плечи Хадсона опускаются с выдохом.
— Слава Богу, — бормочет он. Его полный облегчения взгляд возвращается к моему. — Спасибо.
С высоко поднятым подбородком я иду впереди него к машине и опускаюсь на заднее сиденье. Сдерживаю вздох облегчения от тепла, исходящего от сидений. Хадсон скользит за мной, но держит дистанцию. Переглядывается с Кариной в зеркале заднего вида, затем поворачивается ко мне.
— Ничего, если мы поедем ко мне домой? Это прямо по улице, а потом Карина отвезет тебя домой.
Альтернатива — мой дом и Аарон. Я не могу рисковать тем, что он узнает что-нибудь о моем увольнении, так что…
— Хорошо.
— Спасибо. — Хадсон кивает Карине.
Мы молчим во время короткой поездки к зданию Хадсона. Карина открывает заднюю дверь.
— Не могла бы ты подняться с нами, — просит ее Хадсон.
— Все в порядке, — говорю я, вылезая с заднего сиденья. Стоя в нескольких сантиметрах от Хадсона, я смотрю на него. — Я тебя не боюсь.
Карина пытается скрыть улыбку, и я вижу, как в ее глазах мелькает гордость. Ладно, хорошо, она прощена.
Я следую за Хадсоном через двери в вестибюль, где пахнет полированным деревом и кожей. Его приветствуют по имени, на что он вежливо отвечает. Лифтер заводит светскую беседу с Хадсоном, но я сохраняю молчание.
Квартира Хадсона именно такая, какой я её себе представляла. Просторная, с большим количеством окон и мягкой мебелью для отдыха. Как будто он больше заботится о комфорте и удобстве своих гостей, чем о том, чтобы попасть в журнал по дизайну интерьера. Не то чтобы это место не выглядело так, будто к нему прикоснулся профессионал. Натуральное дерево и текстуры земляных оттенков в сочетании с живыми растениями и мягкими пледами создают идеальную атмосферу дзен — не могу представить, чтобы Хадсон увлекался чем-то подобным.
— Ты голодна? Хочешь что-нибудь выпить?
— Нет. Просто скажи то, что тебе нужно сказать, чтобы мы могли наконец похоронить это, и я могла жить дальше.
— Хорошо. — Он смотрит на свои ноги и кивает.
Почему он выглядит таким раздавленным? Лед вокруг моего сердца слегка трескается.
Он потирает затылок.
— Давай сядем.
— Мне и стоя хорошо. — Это неправда. У меня болят ноги, и я устала. Но я не хочу облегчать ему задачу.
Хадсон засовывает руки в карманы и нерешительно смотрит мне в глаза.
— Помнишь, в Седоне ты спросила меня, что бы я делал, если бы не работал на «Норт Индастриз»?
Я киваю.
— Я всегда был предан только своей семье и нашему бизнесу. От принятия стороны брата в драке на школьном дворе, даже если знал, что он не прав, до лжи в защиту репутации отца — нет ничего, на что бы я не пошел, чтобы защитить имя Норт.
— Я в курсе, — говорю сухо ледяным голосом. Я — побочный ущерб от преданности, о которой он говорит.
Он съеживается, но продолжает.
— Пожалуйста, пойми, мне никогда не давали выбора. Я ничего не знаю за пределами «Норт Индастриз». Ничто не имеет значения за пределами семьи Норт.
Я закатываю глаза и откровенно рассмеялась бы, если бы какая-то часть меня не сочувствовала ему.
— Я пытаюсь сказать, что… — Он смотрит в пол, переминаясь с ноги на ногу, словно пытаясь решить, как много хочет рассказать или как он хочет это сказать. Покачав головой, возвращает взгляд к моим глазам. — Если я похоронил твою работу в Седоне…
— Если?
— Хорошо. Когда я похоронил твою работу. — В выражении его лица сквозит отвращение. — Если я сделал это, чтобы навредить своей семье, то не осознавал этого. Я не говорю, что это невозможно. Видит Бог, у меня достаточно семейных проблем, чтобы целая команда психотерапевтов работала всю жизнь.
— Тогда почему? Почему ты это сделал?
Он облизывает губы.
Ух. Почему он продолжает это делать?!
— Это та часть, о которой я хотел с тобой поговорить.
— Давай. Выкладывай. — Мой голос становится все громче и громче, во мне закипает гнев, а ярость наступает на пятки. — Умираю от желания услышать, почему ты не вмешался, не заговорил, не спас меня, когда у тебя были все возможности! Скажи мне, почему! — Я смахиваю слезы, текущие по моим щекам.
— Лили…
— Ты даже не представляешь, чего мне стоила потеря работы!
— Мне жаль…
— Почему ты не остановил меня?
— Потому что я запал на тебя.
Я захлопываю рот.
— В тот вечер за столом я слушал, как ты делишься своей идеей с такой гордостью и убежденностью… И волнением в твоем голосе. Я был очарован. Так что не смог бы остановить тебя, даже если бы захотел, а я действительно не хотел этого. Я бы слушал твои идеи всю ночь. — Он проводит руками по лицу. — Господи, Лиллиан. Что ты со мной делаешь?
— Я… — Я тяжело сглатываю. Мои слезы высохли. — Не знаю, что сказать.
— Не говори ничего. Ты заслужила правду. Мою правду.
Я прищуриваюсь, глядя на него.
— И что же это за правда?
Хадсон
Да, отличный, блядь, вопрос.
— Ну… — Я выдыхаю и выпрямляю спину, потому что после всего, через что мы прошли, после сегодняшнего вечера, пришло время выложить все это на стол. — Ты мне нравишься, Лиллиан. Очень. Я сдерживал себя, потому что ты была сотрудником «Норт», а я не перехожу профессиональные границы.
— Сдерживался. — Она фыркает.
Благодарный за что-то, кроме слез, я поднимаю брови.
— Сдерживался. Поверь мне. Самое тяжелое, что мне когда-либо приходилось делать, это провожать тебя в твою комнату в новогоднюю ночь. Не прикасаться к тебе на следующий день было пыткой. Не иметь возможности поцеловать тебя, обнять тебя… — Дрожь пробегает по всему моему телу, и мурашки бегут по коже. — Я хочу тебя, Лиллиан. И ты должна знать, что я никогда никого не хотел так сильно, как тебя.
Она быстро моргает, как будто мои слова несут с собой мощный порыв ветра.
— Ты хочешь вернуть свою работу, и ты этого заслуживаешь. Я исчерпаю все свои ресурсы и влияние, чтобы это произошло.
— А если «Норт Индастриз» снова наймет меня, ты просто, что? Перестанешь меня хотеть?
Я уже качаю головой.
— Я не могу контролировать свои чувства. Поверь мне, я бы это сделал, если бы мог. Но буду уважать тебя и оставлю в покое.
Она, кажется, обдумывает это, затем кивает головой.
— Значит вот так. Тогда зачем делать это громкое признание? Зачем выставлять себя на всеобщее обозрение?
— Потому что не могу смириться с мыслью, что ты считаешь, будто я настолько низкого мнения о тебе, что могу использовать тебя, чтобы навредить своей семье. Я не могу жить в мире, где ты меня ненавидишь. Ты слишком много значишь для меня сейчас. — Три маленьких слова вертятся на кончике моего языка, но я заставляю себя сдержаться. Любовь? Не знаю. Одержимость? Возможно. Но что бы я ни чувствовал, я жажду ее следующего слова, отчаянно жду ее следующего вздоха и схожу с ума от мысли, что ей больно.
Она, кажется, переваривает все, что я ей сказал, прежде чем поднять подбородок.
— Спасибо за честность. Но я не уверена, что ты полностью правдив насчет…
— Ох, Лили… — Я качаю головой, усмехаясь над абсурдностью этого. — Разве ты не чувствуешь правду в моих словах? — Притяжение между нами, электричество, которое витает в воздухе, когда мы близки, неужели я единственный, кто это чувствует? Больше, чем похоть, больше, чем влечение, то, что между нами — это нечто большее.
Она прикусывает губу и больше ничего не говорит.
— Ясно. Я понимаю. — Почему она должна мне доверять? Я прочищаю горло, когда между нами повисает неловкая тишина. — Я сообщу Карине, что ты готова ехать домой. — Я отправляю быстрое сообщение своему водителю, чтобы она знала, что Лиллиан уже в пути, а затем провожаю тихую, задумчивую Лили. Нажимаю кнопку вызова лифта. — Я свяжусь с тобой по поводу ситуации с повторным наймом, — говорю я, не отрывая взгляда от дверей лифта, потому что знаю: если посмотрю на нее, мне захочется ее поцеловать.
