и я боюсь разорвать ее на части, но Кария слегка ерзает в кресле, звякая пряжками, и я воспринимаю это как хороший знак.
— Ты лжешь, — шепчет она, в ее тоне нет и намека на язвительность.
— Нет. У меня в мыслях всегда была одна единственная женщина, и это ты.
От этого признания мне становится дурно, пол у меня под ногами как будто накреняется.
— Прикоснись ко мне еще, — шепчет Кария. — Протолкни в меня палец.
Она немного приподнимает бедра, прижимаясь к моей руке и тяжело дыша. Сквозь перчатку я ощущаю прилив тепла и по тому, как скользит моя ладонь, чувствую ее гладкость.
— Да ладно тебе, Сален. Не будь гребаным трусом.
Я отдергиваю руку.
Закрываю глаза.
Прижимаю пальцы ко рту и, дрожа всем телом, вдыхаю ее аромат, слизываю с губ ее вкус. У меня в груди зарождается животная жажда, проникает мне в живот, делая мой член таким твердым, что это причиняет боль. По мне стекает пот.
Но я не знаю, что будет дальше. Не знаю, как к кому-то прикасаться.
«Что я здесь делаю? Почему даю ей повод еще больше меня возненавидеть?»
— Почему ты никогда со мной не разговаривал? Не флиртовал? Ты сказал, что за это он жестоко тебя наказывал, но я же могла тебе помочь. Я пыталась привлечь тебя к общению, а ты просто… меня отшивал. И почему ты сейчас остановился? Это потому… что ты больше меня не хочешь? Что мы здесь делаем, Саллен? Почему мы просто не убежим? Чего ты от меня хочешь?
— Прекрати болтать, Кария, — умоляюще шепчу я, у меня в голове путаются мысли.
— Нет, — рявкает в ответ она. — Скажи мне, чего ты хочешь. Зачем тебе это место? Что это? Моя могила? Твоя? Сколько ты это планировал? Ты сказал, что я могу задавать вопросы…
Я вскидываю голову и снова встаю.
Повернувшись к ней спиной, я поднимаю табурет и со всей силы швыряю его в другой конец комнаты. Он с громким стуком ударяется о стену, совсем как мое сердце о грудную клетку. Затем валится на пол, жутко скрежеща металлом по цементу.
Воцарившаяся тишина действует на нервы.
Но Кария быстро ее нарушает.
— Прикоснись ко мне, — приказывает она. — Я по-прежнему не боюсь. Сейчас же прикоснись ко мне и ответь на вопросы. Прикоснись ко мне и дай мне прикоснуться к тебе.
Я поворачиваюсь к Карии и, сделав два шага, снова склоняюсь над ней.
Я не прикасаюсь к ней руками.
Я опираюсь на края подлокотников, затем наклоняю голову и кусаю Карию за грудь, впиваясь зубами ей в кожу.
«Полупомешанная». Помню, так написано на ее топе. Вот кем она меня сделала, все эти годы не вылезая у меня из головы.
Я сильнее вонзаю зубы и, услышав ее прерывистый вдох, не останавливаюсь. Кожа Карии рвется под моими острыми клыками. У меня во рту разливается привкус железа; это предвестник не критичной для нее кровопотери.
Я посасываю ее сосок, провожу по нему языком, затем, отстранившись, смотрю на нее, а она извивается, лязгая застежками.
Ранее я тыкал в нее иглой, проверяя ее чувствительность, и это было великолепно — наблюдать, как Кария корчится от страха.
Сейчас у меня нет шприца, но он мне и не нужен. Зубами я могу прихватить больше плоти, как она есть.
Я тянусь к Карии, поглаживая рукой то место, где ее укусил, а она издает тихий стон и поднимает глаза меня. Но она меня не останавливает.
«Что с тобой не так, Кария? Зачем ты притворяешься ради такого, как я?»
Затем я обхватываю ладонью ее грудь, радуясь тому, какая она большая и упругая, я сжимаю ее, приподнимаю, поигрываю с ней. До сегодняшнего вечера я никогда не прикасался к обнаженной женщине, и мне нравится, что ее кожа здесь такая мягкая, но не совсем податливая.
Я мог бы заниматься этим всю ночь.
Пожалуй, да.
— Я рассказал тебе только часть того, что Штейн сделал со мной из-за тебя.
Я продолжаю поигрывать с ее грудью, а Кария смотрит на меня, не в состоянии мне помешать.
— Он был изобретателен в своих экспериментах и более жесток в наказаниях. Кучу всего он зашил мне под кожу. Но однажды Штейн увидел, что я наблюдаю за тобой из своего окна, тихо подошел ко мне сзади и ударил меня лицом о стекло. Тогда у меня была рыбка Бетта, и, когда у меня по подбородку потекла кровь, он схватил мини-аквариум размером с чашку и силой открыл мне рот. Но ему было недостаточно, чтобы я просто ее проглотил, — ухмыляюсь я, чувствуя, как под моей ладонью учащается ее пульс. — Штейн заставил меня ее жевать, и я чувствовал, как под зубами хрустит чешуя и мягкий плавник.
Я отпускаю ее грудь, но тут же хватаю другой сосок, тяну его, кручу между пальцами и, опустив взгляд, напрягаю зрение, чтобы посмотреть, как деформируется ее упругая и гладкая кожа. Я вижу только очертания, но обнаженное тело Карии теперь выжжено в моем мозгу.
Она подается вперед, чтобы облегчить боль, а я с усмешкой провожу языком по тому месту у меня во рту, где должен быть мой центральный резец.
— Тебе больно, Солнышко? — тихо спрашиваю я, все еще крепко сжимая ее плоть. — Хочешь, чтобы я остановился?
— Нет, — сквозь стиснутые зубы произносит она.
Я поднимаю на нее взгляд.
— Зубов я лишился тоже из-за тебя. Однажды вечером я наблюдал за тем, как Вон несет тебя на спине по улице, и Штейн плоскогубцами вырвал мне коренной зуб. Он заставил меня безотрывно смотреть на Ричуэл Драйв, и, когда мне в рот хлынула кровь, ты улыбнулась. Зуб раскололся на кусочки, и Штейну пришлось извлекать их, попутно вонзаясь в десна. Остальные он мне выдрал за разные нарушения, но из-за какой-то другой девушки — никогда.
Я вижу, как Кария опускает голову, пытаясь посмотреть, как я играю и измываюсь над ее соском, причиняя ей боль. Ее
