— Ой, Антон, тебе-то за что извиняться? Это я извиниться хотела…
— Так ты же за поступки чужого мужика не в ответе! С чего это он вдруг себя твоим мужем вообразил? У вас же брак фиктивный!
— Э-э, ну как тебе сказать…
Что сказать, я не знала. С одной стороны, вроде бы и не обязана была докладывать об изменениях в моей личной жизни малознакомому человеку, а уж тем более рассказывать о взаимоотношениях с другим мужчиной. Но с другой, в тот наш с Антоном поход в кафе мы очень доверительно беседовали и теперь было как-то неудобно грубо прервать общение. К тому же получалось, что я его обманывала, когда говорила о том, что с Пашей меня ничего не связывает!
— Эмма, тебе не показалось вчера, что мужик этот не совсем адекватен? Чего он на меня набросился? Такое чувство, что считает тебя своей собственностью! Просто… Если проблемы какие-то, ты знай, что можешь ко мне обратиться, у меня есть очень серьезные связи!
— Да не нужно это, правда! У меня все хорошо, — мне хотелось сказать ему, что Паша — нормальный, что он просто ревновал, и что уж говорить, ревность его вчера была мне даже приятна! Да только я вспомнила о том, что сам Павел говорил о себе… И задумалась.
— Эмма? Как детишки? Что с Андрюшей? Не заговорил он?
Я была рада тому, что Антон перевел тему, поэтому и выложила радостную новость:
— Ты знаешь, да! Начинает потихоньку! Сегодня вот ответил, когда я спросила. Пока только коротенькие слова, но все равно уже прогресс!
Он почему-то замолчал. И я, внезапно вспомнив, причину, по которой ему звонила, продолжила:
— Антон, я статью прочла — все замечательно, очень понравилась. А фотографии — вообще супер! Спасибо тебе огромное! Как теперь флешку вернуть?
Он помедлил, прежде, чем ответить:
— А ты подъехать и привезти ее не сможешь?
Подъехать… Ну конечно! Он же просто с Пашей не хочет встречаться! Боится!
— А если завтра? — сегодня-то нужно с детьми погулять, Пашин сюрприз дождаться, покушать что-нибудь вкусное приготовить на ужин — столько приятных дел, нет никакого желания прерывать их поездкой на встречу с Антоном.
— Ну-у, давай завтра! Я тебе адрес скину сообщением. Это недалеко от твоего дома, всего минут пятнадцать езды.
49. Павел
— Мам, как ты смотришь на то, чтобы дети Эммы остались у вас с отцом на ночь?
Мама быстро взглянула на меня и снова опустила взгляд в кастрюлю с бульоном, с которого ложкой на длинной ручке снимала пену.
Странное дело, проснувшись утром, я с трудом заставил себя встать — и то, только потому, что из детской слышались громкие звуки прыжков с кровати. Усмирил и покормил детей, полюбовался безмятежно спящей Эммой, запретив себе даже подходить к постели, чтобы соблазна не было, привел себя в порядок, благо бритву и остальные принадлежности уже по-хозяйски выставил на полочке в ванной. А потом нашел брошенный на кресло телефон и увидел два пропущенных от Сергея. И только тогда вспомнил о вчерашних проблемах с новым магазином! Пришлось решать. Звонить Сергею. Звонить юристу. Звонить хозяину того здания, которое обещали нам сдать, но никак не сдавали. Уже на пороге на вопрос Полинки ответил, что еду за сюрпризом для них всех, что и планировал изначально, просил запереть за мною двери и не выдавать маме секрета. За что хитрая девчонка потребовала плату в виде мороженого.
А теперь вот, кое-как разгребя проблемы, решил, раз уж все равно уехал, воспользоваться возможностью и освободить Эмму (и себя) на вечер (и, главное, ночь) от мелких!
— Сынок, дети для нас не проблема, тем более, что они — уже не младенцы. Конечно, привози. Но раз уж ты заговорил сам, первый… насколько у вас с Эммой серьезно?
— Что, любопытство замучило?
Она не обиделась, присела напротив за стол, подвинула ко мне тарелку с блинами и улыбнулась:
— Замучило. Еще как! Хорошая женщина, привлекательная, выдержанная, и на тебя таким влюбленным взглядом смотрела. Не нахалка, и не из-за денег твоих… И детишки замечательные!
— Мам, и как, скажи мне, ты это все успела за один только вечер разглядеть?
— Ты знаешь, сынок, я готова принять любую твою женщину, но что-то после Риты, ты не спешил приводить к нам кого-то…поэтому и думаю, что… Любишь ее?
Мы с мамой всегда были близки, хоть я уже давно не ребенок, чтобы советоваться и докладывать ей о своих успехах и неудачах. Мама никогда не лезла в мою личную жизнь, так же, как и отец. Никогда не давала ненужных советов. Только сегодня я приехал к ней не потому лишь, чтобы попросить присмотреть за детьми. Да и не одобрения Эммы с ее стороны искал. Впрочем, я и сам не знал, что именно мне было нужно — вроде бы все складывалось так, как мне хотелось, и с Эммой, и с ее детьми, и на работе, несмотря на небольшие проблемы, все шло своим чередом и вполне удачно. А мне было несвойственно томиться в предчувствиях, переживать о том, что сделано, а что нет. Вставал вопрос, зачем же я явился в дом родителей, если хотел сюрприз, если, доделав дела, душой рвался в дом Эммы?
— Люблю.
— А она?
— Не знаю. Возможно.
Мама долго молчала, а потом подошла, положила руки мне на плечи, погладила по голове, как когда-то в детстве.
— Боишься сорваться? Так это же на ринге было, ну в драке там… Дома, в семейной жизни, ты же никогда… Или ты стал чувствовать себя хуже? — она, конечно, знала меня очень хорошо, может быть, даже лучше, чем я сам — встревожилась, нервно сжала пальцы. — Может, Веронике позвонить? Пусть найдет специалиста?
— Мам, я сам не знаю. Просто как-то отвык, чтобы все так гладко шло… Так и чувствую подвох, так и кажется, что что-то случится. Не в Эмме подвох, а… в принципе, в общем. А специалист… Я, пожалуй, сам Нике позвоню.
…Я уже почти доехал. В маленьком цветочном магазинчике купил букет. В продуктовом рядом с поворотом в ее двор — кучу мороженого, пару бутылок спиртного — на выбор, все-таки планировал романтический вечер, фрукты. А когда садился в машину, увидела Эмму, которая, не заметив меня, промчалась мимо на своей букашке.
Та-ак, интересненько! И не говорила, что куда-то собирается! А я? Я-то сам говорил ей? Просто — приехал. Просто — уехал. Ни куда, ни зачем, ни — когда вернусь… Сам-то неправильно себя веду! Не по-семейному… Так думал, но, пристроившись сзади, ехал за ней. Из любопытства? Из желания побыстрее очутиться рядом? Или что-то паталогическое, что-то навязчиво-ревнивое мучило и терзало душу?
Говорят, больные люди — ну, там, сумасшедшие, алкоголики, наркоманы — не признают себя ненормальными. И когда всем вокруг уже ясно, что с человеком проблема, что лечить нужно, они сопротивляются и не верят в это. Я признавал, что веду себя неправильно, что внутри меня бурлят неадекватные эмоции — Эмма имеет полное право ехать туда, куда пожелает и не докладывать мне о цели. А вот я не имею права преследовать, не имею права следить! Понимал. Признавал. И ехал за нею.
А может… Может позвонить? Потянулся к телефону, валявшемуся на пассажирском сиденье — бросил еще когда в магазин выходил. Два пропущенных от нее! Позвонить? Ну, мне-то, предположим, за рулем говорить по телефону вполне удобно, но ей… Кто его знает, какой она там водитель! Да еще и, судя по движению внутри салона, плохо различимому, но явно имеющемуся, она едет с детьми. Посомневавшись, все же набрал. Она ответила почти сразу:
— Паша? Слушай… Я тут за рулем. Долго не могу разговаривать. В общем, такое дело. Должна тебе сказать… Мне понадобилось…
Она мялась, никак не решаясь. А я чувствовал себя последней сволочью за то, что все-таки жду ответа, и никак не говорю, что она вовсе не должна отчитываться передо мною!
— Эмма, ты — свободный человек, ты не обязана…
— Нет, Паша! Я обещала не давать повода, поэтому и звоню. Предупредить хочу, мало ли, как получится… Короче, я Антону флешку везу. Собиралась завтра. Но мне все равно в магазин нужно, за продуктами. Ты не ругайся, пожалуйста. Я просто отдам ее. И со мной тут дети, если что…
