— Ещё бы! — щебечет вторая девица и голодной кошкой льнёт к другому боку. — Ты такой горячий!
Сладкий голосок, наивные глазища в половину лица и ноги от ушей… Блин, да что ещё нужно здоровому мужику? Но я, видимо, ушибленный на всю голову. Даже сейчас, когда спустился на первый этаж и почти вышел на улицу, я продолжаю слышать нежный голосок Румянцевой.
— Илья! Соколов!
Так и хочется бросить всё и вернуться! Сказать этой мелкой пигалице, которая вынула из меня всю душу, что никакой я к чёрту ни Соколов. Пусть знает, от кого воротит свой милый носик! Пусть локти грызёт, осознав, что выбрала себе не того парня!
— Илюш, ну ты чего замер? – мурлычет рыжуха и вырисовывает острым ноготком узоры на моём плече. А мне снова и снова мерещится голос Пуговицы. Трясу головой, чтобы скинуть морок влюблённых галлюцинаций. Но всё же оборачиваюсь. Так, для собственного успокоения. И каково же моё удивление, когда в конце коридора замечаю Румянцеву, отчаянно пытающуюся меня догнать.
— Соколов! — Аня недовольно поджимает губки и продолжает наступать. Сердитая. Отважная. И преисполненная решимостью. — Не смей больше убегать! Понял?
Для точного образа ей не хватает только погрозить мне пальчиком, как заядлому хулигану.
— Это ещё кто такая? — недовольно пищит длинноногая красотка под левым боком.
— Фи, простушка какая-то, — поправляет рыжую шевелюру вторая. — И на что она только надеется?
А тем временем запыхавшаяся Пуговка подбирается ко мне почти вплотную. Тяжело дышит. Волнуется. И никак не может собраться с мыслями.
— Чего тебе, Румянцева? — вальяжно притягиваю к себе девиц. Не всё же мне любоваться объятиями Царёва и Ани.
Румянцева пыхтит. На мгновение отводит взгляд. А потом откуда-то черпает силы и переходит в наступление.
— Илья, отпусти девочек, и давай поговорим! – произносит с укором, словно я сбежавший с урока первоклашка, а она моя строгая учительница.
— Ты вообще кто такая? – начинает возмущаться рыжая.
— Иди гуляй, девочка! — поддакивает вторая девица.
На щеках Пуговицы тут же проступает румянец. Она смотрит на меня выжидающе, чтобы утихомирил своих случайных подруг, но я вхожу в раж. Мне отчего-то нравится наблюдать за Анькиным смятением. А ещё не терпится вывести её из себя и наконец услышать чёртову правду!
— Илья! — с видом напыщенного воробья бормочет Румянцева и смотрит на меня своими горными озёрами. Устоять непросто! — По-хорошему прошу, давай поговорим! Без этих вот!
Не сводя с меня глаз, Аня небрежно тыкает пальцем в моих безымянных подруг.
— Говори, у меня нет секретов ни от Алёны…
— Маши, — фыркает под боком рыжая.
— Я и говорю, ни от Маши, ни от…
— Кристины, — помогает вторая красотка.
— Ага! — чмокаю ту в белобрысую макушку.
— Ах, так?! — сжимает кулачки Аня, а у самой глазки блестят. Но не от слёз, нет! Хитрым таким огоньком загораются, что чувствую: задумала Румянцева что-то недоброе.
– Ты уверен, Соколов? – склонив голову набок, даёт мне последний шанс одуматься.
Киваю, сгорая от любопытства. Я питаюсь эмоциями Аньки, как дракон юными девами. И чтобы она сейчас не выкинула, это куда лучше её безразличия.
— Ладно! — кивает Пуговица. — Раз секретов нет…
Аня достаёт из кармана мобильный и начинает что-то искать.
— Илюш, — произносит между делом. — Я всё понимаю, ты решил немного поразвлечься. Девочки, фотосессии… Но что мне делать с Федей?
— Каким ещё Федей? — хмурюсь, ни черта не понимая.
— Твоим Федей, разумеется! — хлопает глазами Анька, пока девицы в моих руках начинают нетерпеливо ёрзать. — Он мне телефон оборвал. Скучает по тебе! Любит тебя, дурачка! Жалуется, что ты совсем не звонишь ему.
— Сокол, что за ерунду она несёт? – возмущается Кристина.
— Ты, что, из голубого вагона? — испуганно вторит ей Маша.
А я едва креплюсь, чтобы не заржать. Ну, Анька! Ну, змея!
— А он вам разве не сказал? – сочувствующим голоском напевает Румянцева. — Сокол у нас, как бы это помягче выразиться… Короче, он только с виду богатырь. Илья-Муромец! А в душе… В душе он Елена Прекрасная…
— Что за бред! — пшикаю со смеху.
— Да ты не стесняйся, Илюш, — вздыхает Румянцева. — Это же природа, мы все всё понимаем!
— До меня дошло! — вскрикивает Кристина. — Эта курица наше место занять хочет! Видно же, что Сокол — мужик!
— А так? – Аня протягивает Рыжей мобильный, на экране которого светится моё фото в женских тряпках. То самое, которое я ради шутки сделал в избушке пастуха.
Прикрываю глаза и не знаю, чего хочу больше: задушить Пуговицу собственными руками или, согнувшись пополам, заржать.
— Фи! — морщит аккуратный носик Маша и несмело отходит от меня.
— Фу! — кривится Кристина и, горделиво задрав острый подбородок, сбегает.
— Вы куда? — округляет глаза Румянцева, победным взглядом провожая моих подруг. — А на фото Илюши в розовых стрингах со стразами не хотите посмотреть? Есть ещё кадр в леопардовых лосинах.
— Ты мне только что испортила репутацию, — едва сдерживая смех, пожираю глазами ревнивую занозу.
— Переживёшь! — Аня упирает руки в боки. Чувствует, чертовка, что перегнула палку. Губы кусает. Дышит так взволнованно, что крышу сносит.
— Тебе это с рук не сойдёт, Румянцева! — балдею от почти осязаемого волнения девчонки. — Теперь придётся тебе восстанавливать моё доброе имя!
Облизываюсь, как жирный кот на сметану, и пальцем подцепляю лямку рюкзака на плече Румянцевой. А потом тяну девчонку на себя.
— Тебе уже ничего не поможет! — ворчит Аня, заливаясь краской. Смешная! Её решимость медленно тонет в ощущении собственной вины. А я нагло этим пользуюсь.
— Как знать, — шепчу тихо, вдыхая нежный аромат её волос. — Сейчас проверим…
— Не-е… – только и успевает вымолвить Румянцева, как мои губы бесцеремонно накрывают её. И плевать я хотел на Царёва!
Гул чужих голосов, дребезжание звонка, чьи-то шаги — всё растворяется в безумной трели наших с Аней сердец. Поначалу невесомый, почти невинный поцелуй уже в следующее мгновение становится до дрожи жадным и неприличным. Я забываю, что Аня не моя, что мы стоим посреди оживлённого холла универа, а где-то там, в переполненных аудиториях, о моей ориентации с невиданной скоростью расползаются слухи. Всё это неважно! Я утопаю в нежности любимых губ. Схожу с ума от осознания, что Румянцева мне отвечает… Да что там! Она сама с какой-то дикой, необузданной жаждой впивается в мои губы… Разве так целуют нелюбимых?
— Нам надо поговорить, – щекочет дыханием Пуговка. Вот же, неугомонная зараза!
— Пошли! — нехотя выпускаю из плена сладкие губы и, схватив Румянцеву за руку, веду девчонку во двор.
— Ну! Говори!
Мы садимся на скамейку под старым раскидистым тополем, с веток которого при каждом дуновении ветра срываются желто-рыжие листья. Они медленно кружат в воздухе и без спроса приземляются прямо на нас с Аней. Но мы так увлечены разглядыванием друг друга, что ни черта не замечаем.
Странная штука – любовь. Приходит из ниоткуда и сужает привычный мир до границ одного-единственного человека. Их вокруг сотни, тысячи, миллионы… А ты начинаешь дышать только рядом с ней. Одной. С забавной чёлкой, закрывающей лоб, и вздёрнутым носом. Смотришь на неё и внезапно осознаёшь, что весь твой мир до неё был пустым и чёрно-белым, а сейчас начинает играть красками. Сочными. Яркими. И потерять её ты никак не можешь! Права такого не имеешь.
— Илья, – выдыхает взволнованно Аня. Теребит рюкзак. И совершенно точно не может подобрать нужных слов. А я понимаю, что не позволю Царёву снова встать между нами.
— Стой! — беру Румянцеву за руку. — Пообещай, что не станешь говорить про Царёва! Не надо, ладно?
— Как знаешь, – бормочет Аня, а потом сворачивает не туда: — Я Яну твою нашла, Соколов.
— Кого ты нашла? — дебильная оторопь сковывает тело. — Яну?
Настороженно смотрю в наивные глазища Румянцевой. Те сияют, как Эйфелева башня в новогоднюю ночь и искрятся глупой надеждой и безмерной печалью.
