На мгновение повисла мертвая тишина, разбавляемая лишь его недовольным сопением. Все, что происходило вокруг меня, словно замерло, как поставленная на паузу кинолента. Разум пытался осознать услышанное.
— В какой гостинице ты был на Бали? — произнес раньше, чем успел понять, для чего мне это вообще надо было знать.
— Да какая к черту разница! — возмущенно пыхтел он.
— Какая гостиница? — давлю я на него.
— Интерконтиненталь… — с сомнением в голосе произносил он название.
— Бали Резор, — продолжил я за него.
— Короче, Амир, мне плевать, что она там тебе наплела. Ребенок не мой! — уверенно заявил Эрик, без тени сомнений и вероятных предположений. — Все, пока…
Я смотрел, не моргая на потемневший экран телефона и пораженный шальным предположением. Разумом понимал, что шанс один на миллион, а сердце гулко отбивало танцующий ритм надежды, искренне уповая на то, что моя пигалица, попутав номера, волей проведения оказалась в моей постели. И уж совсем безумным было предположение о ребенке.
Он мог быть моим…
ГЛАВА 35
*Амир*
— Амир, — голос Таиного врача врезался в мои сумбурные рассуждения, — ты к жене? — поинтересовалась она, кинув взгляд в сторону лифта.
— Да, — шагнув к ней навстречу, подхватил Тамилю под руку и двинулся вместе с ней в указанном направлении, — но перед этим, хотел бы у тебя кое-что узнать о состоянии ее здоровья.
Она улыбнулась, согласно кивнула и пока мы поднимались на нужный этаж, а затем шли к той самой палате, в которой вчера разместилась Тая, врач в вкратце поведала мне о самочувствии пациентки.
— А когда лучше сделать тест ДНК? — все же не удержался и задал мучащий меня вопрос.
Тамиля притормозила около двери и с удивлением взглянула на меня, видимо, ожидая каких-то объяснений. Мое молчание и предостерегающий от расспросов взгляд, были прочитанные ею правильно.
— Учитывая состояние матери и малыша, лучше после родов, — официально отчеканила она, толкнула дверь и пропустила меня в палату к жене.
Пигалица дремала, повернувшись набок и подложив одну ладошку под щеку, вторая рука, с торчащей из нее трубкой капельницы, лежала поверх одеяла. Стараясь не шуметь, я подошел к кровати и присел на край.
Длинный веер черных ресниц чуть дрогнул, маленький аккуратненький носик недовольно поморщился, она расстроенно вздохнула, но так и не проснулась. Ее болезненная бледность колкой волной переживаний прокатилась по телу, сжав сердце в тиски тревоги. И лишь заверения врача успокаивали меня.
Подался вперед, наклонившись, невесомо скользнув губами по Таиному виску и глубоко вдохнул тонкий аромат свежих трав. Такой упоительно манящий и будоражащий мое сознание до расплывчатых воспоминаний. Тех, что раскрашивали мои надежды яркими красками, укрепляя веру в правдивость предположений. Тихая улыбка коснулась моих губ.
Я провел костяшками пальцев по абрису ее лица, аккуратно, чтобы не потревожить сон моей пигалицы. Любовался ей, напитываясь тем покоем, что расплывался в душе теплым озером лишь в ее присутствии.
Куча невысказанных вопросов роем неугомонных пчел жужжали в моей голове. Ответы на них мигом разрешили бы все сомнения, но я боялся. Я до чертиков боялся услышать не то. Я не хотел рушить сложившуюся в моей голове картинку бытия. Пусть все идет своим чередом.
Тая глубоко вздохнула, медленно пробуждаясь от дремоты. Распахнула затянутые дымкой сонливости омуты карих глаз, растеряно сфокусировала на мне свой взгляд и робко улыбнулась. В горле моментально пересохло, а сердце, как хреново запущенная ракета, взметнулось вверх и сорвалось с орбиты.
Я нес какую-то чушь. Но искренне мечтал поскорее их забрать из стен этой клиники. Домой, в уют, под мой неусыпный контроль…
— Тебе, наверное, пора домой? — дрогнувшим голосом спросила Тая, когда за окном последний солнечный луч, мазнув по городу прощальным отблеском, растаял в спустившемся на землю ночном покое.
Нехотя поморщился, не желая ее оставлять в объятиях больничных стен. Оглянулся по сторонам, в поисках подходящего места для сна.
Небольшой диванчик в углу стоял здесь больше для декора, чем для выполнения прямых функций, предписанных данной мебели. На полу между кроватью и окном не так много места, да и вряд ли мне здесь расстелют такое же шикарное спальное место, что ждало меня в первую нашу, можно сказать, брачную ночь. А может, попросить перевести пигалицу в двухместную палату?
— Думаю не очень разумное решение, — улыбаясь и чуть морща свой носик качнула головой Тая, заметив мои изыскания, — диванчик не внушает доверия, на полу жестко и холодно, а в моей кровати…
— Тесновато? — с толикой надежды в голосе произнес, любуясь румянцем смущения, легкими мазками окрасившего ее щечки, вызвав желание коснуться их.
Тая, закусив в растерянности нижнюю губу, лишь кивнула головой, поймав мой внимательный взгляд. В воздухе моментально заискрилось, а молчание, повисшее, между нами, было таким красноречивым. Оно окутывало нас незримым коконом просыпающегося доверия. В первую очередь ее доверия ко мне.
— Лучше, все же езжай домой, — почти шепотом, боясь разрушить рождавшуюся связь, предложила пигалица, — я обещаю вести себя хорошо и строго выполнять все предписания, — тут же клятвенно заверила меня.
А мне так не хотелось покидать ее. Казалось, сделай я шаг за дверь и опять произойдет что-то неладное.
— Все будет хорошо! Правда, — словно прочитав мои мысли, успокаивала проснувшегося во мне параноика.
Но тихая улыбка, не покидала ее красивых губ с момента пробуждения, ее доброжелательный взгляд, искорки тепла и робкой, притаившейся в глубине надеждой, которую я не имел права разрушить, дарили мне веру в будущее.
В наше будущее!
— Амир, — от ласки, с которой она произнесла мое имя меня вновь накрыло волной умиления, и желание не отпускать Таю никогда и никуда расцвело в груди ярким пламенем.
Я смотрел на нее и не мог наглядиться, впитывая каждую черточку, запоминая каждую лукавую морщинку в уголках ее глаз. Я не верил в удачу, я не верил в судьбу. Я верил только в себя и свое стремление чего-то добиться.
Но эта девочка за несколько дней перевернула мою жизнь и все представления о ней с ног на голову. Она, сама того не зная, научила меня жить. Именно жить, а не существовать в реальности.
— Давайте договоримся, — крепко держа ее ладони в своих, я наклонился и произнес, обращаясь уже к малышке, что устроила весь шум и гам, решив, наверно, что “на свободе” ей будет лучше (бесспорно, будет, но не сейчас): — ты послушно ведешь себя в мамином животике, а ты — перевел взгляд на изумленную Таю, — делаешь все, что от тебя зависит, чтобы ей, — взглядом указал на ее округлость, — не хотелось раньше времени.
В ее глазах блестели слезы, а пигалица сжала губы, боясь расплакаться, и часто-часто моргала, сдерживая напор плескавшихся озер трогательности.
Я приподнялся, нависая над нею, коснулся губами ее щеки.
— Все будет хорошо, — прошептал, не в силах встать и уйти.
Соприкоснулся лбами, ловя ее частое дыхание смешивающееся с моим тяжелым.
— Да-а-а-а, — выдохнула она податливо, сметая, сдерживающие меня выставленные мною же, запреты.
Я впился жадным поцелуем в такие манящие и сладкие губы. Сминал их и наслаждался ее робким, но не менее голодным ответом. Нас затягивало в водоворот упоительной нежности, выныривать из которого у меня не было ни малейшего желания. Я наслаждался нашей чувственной близостью. Я целовал ее запойно, как одержимый, дорвавшийся до вожделенной находки. А в памяти яркими вспышками вспыхивали воспоминания тех поцелуев, таких же умопомрачительно нежных, таких же неистово страстных, таких же неповторимо наших…
— Я приеду завтра, — с трудом оторвавшись, разорвал поцелуй, пообещал ей севшим голосом, — а через неделю обязательно заберу вас домой!
