Голова кружится… Отыскиваю рукой за стену. Губы дрожат от обиды. В ушах звенит. И вместе со звоном в голове мамин голос, что девочки не дерутся и не ведут себя так. Но вот такая я девочка! Не могу терпеть!
Судорожно дышу, чувствуя, как бросает в холодный пот. Чувствую, не будет мне никакого театра сегодня.
Родион вылетает из комнаты, плечом в плечо врезаясь в Демида. Растерянно оглядываясь ему вслед, Демид заходит в комнату.
— Что произошло? — ведёт взглядом по хаосу вокруг.
Моим бедрам отчего-то очень горячо, а пальцы наоборот немеют. Опускаю пьяный взгляд. Вижу, как чёрные капли падают на ковер и превращаются там в алые пятна. И вспоминаю, что я вообще-то беременна. От этой мысли волосы по коже становятся дыбом от страха! Прижимаю платье к бедру, оно пропитывается красным.
— Дэм!.. — поднимаю на него испуганный взгляд.
— Мать вашу!..
В отдельной палате мы ждëм с Дэмом, когда придет врач и что-нибудь скажет после осмотра и анализов. В шоке, я молча лежу на кушетке. Демид меряет шагами палату. Он опять со мной. И безапелляционно заявляет всем — «я — муж». А я молчу. Не отрицаю. Мне очень нужен кто-нибудь рядом. И если в прошлый раз мне показалось, что Дэм угроза, то теперь я не уверена. А может быть, у меня просто нет сил думать, в голове пусто.
Мне кажется, вокруг должно быть много врачей и все должны дружно спасать моего ребенка, но они только поставили мне капельницу и сказали ждать.
Дэм несколько раз выходил, ловил кого-то из персонала, разговаривал… Потом возвращался, обратно.
— Почему ничего не делают? — шепчу я.
— Тебе поставили спазмолитик. Не нервничай, ради Бога!
Но сам очень нервничает. Я вижу, что на лице у него пятна. И ноздри подрагивают. А на лбу морщинка…
Что они сказали? — шмыгаю носом.
Но он не отвечает, только садится рядом. Невесомо ведёт пальцами вдоль моих.
— Холодно… — шепчу, стуча зубами.
Сдергивает с спинки еще одно одеяло. Укутывает меня. Морщится, глядя на мои пальцы и, словно, ломая себя сжимает их своими горячими.
— Если Вам неприятно, зачем трогаете? — пытаюсь выдернуть руку.
Но он только сжимает крепче и отрицательно качает головой. Смотрит мне в глаза.
— Живот болит?
— Меньше.
— Хорошо.
— Вам невыгодно, чтобы он родился, да? — обиженно смотрю на него. — Вы хотите, чтобы его не было.
— Зачем тогда я здесь?
— Я не знаю.
Я и правда не понимаю! Он последний человек, который должен быть здесь. Но он здесь.
— Напомню тебе, что я не воюю с девочками. И тем более с детьми.
Гладит мои волосы.
— Я, хочу, чтобы у тебя всë было хорошо. И всегда хотел.
Это очень искренне звучит. Машинально сжимаю его пальцы в ответ.
— Не волнуйся. Все, что может быть сделано, будет сделано.
Закрываю глаза, прислушиваясь к нашему прикосновению. Меня начинает отключать от усталости и слабости. Через какое-то время заходит медсестра со шприцом.
— Что это? — синхронно спрашиваем мы.
— Глобулин. У вас резус отрицательный… — что-то объясняет Дэму.
В моих ушах шумит, я ничего не слышу. Делает мне инъекцию. А потом завозят какую-то гремящую сталью медицинскую тележку. Она закрыта сверху белой простыней.
Я подскакиваю в ужасе, поджимая ноги и вжимаясь в стену. Мне рисуются устрашающие картины. И в мозгах мелькают отвратительные слова, звучавшие там, на первом этаже от разговаривающих в приемной медсестер — «выскребли…», «плод» …
— Нет… — качаю головой.
— Злата! — перехватывает мою руку иглой от капельницы Демид. — Что ты делаешь?! Ляг!
Я заглядываю в его глаза, со страхом ища там ответ — что со мной собираются делать.
— Успокойтесь, — поджав губы смотрит на меня медсестра. — Это всего лишь УЗИ.
Господи! Как это все страшно! Этот грохот стальной. И я как истеричка… Кусаю губы, чтобы не рыдать. На кушетке вижу разводы своей крови. Равно и судорожно дышу, отмахивая немеющее лицо рукой. Меня всю трясет.
— Ольга! — выглядывает в коридор медсестра. — Поставь успокоительное. Здесь истерика у девушки.
— Не надо успокоительное… — шепчу я Демиду.
— Надо, Золотинка. У тебя давление поднимается. А тебе нельзя.
— А вдруг они что-то с ним сделают? — складываю руки на животе.
— Я здесь буду. Не позволю ничего плохого сделать.
Он укладывает меня на кушетку.
— Выйдите на время процедуры, — просит его медсестра.
— Я с ней буду.
Уходит к окну. Я вижу его спину и скрещённые за спиной руки. Его присутствие парадоксально успокаивает.
Мне снимают капельницу, еще что-то ставят в вену, потом делают УЗИ. Запихивают в меня сенсор. Но укол уже действует. И меня не так трясет. И не так сильно нервирует процедура.
— Ох, милая, как же ты рожать будешь? Что ж ты нервная такая?
— А я буду? — еле ворочая языком спрашиваю я.
— Прекрати панику. Сердцебиение у плода хорошее. Отслойки плаценты нет. Шейка закрыта.
— Кровь из-за чего? — не поворачиваясь спрашивает Демид.
— Будем выяснять! Пока — отдыхай. Завтра ещё тебя посмотрим.
Демид выходит вместе с ней и опять негромко беседует прямо за дверью. Мне помогают переодеться, и перекладывают на большую медицинскую кровать.
Сейчас он уедет, и я останусь совсем одна. Ведь даже телефона со мной нет. Но он возвращается. Скидывает пиджак. Закатывает на рубашке рукава. Я залипаю сонным взглядом на его красивых венах, мужских узловатых кистях.
Передвигает мягкое кресло на колесиках ближе ко мне.
— Поспи. Я здесь буду.
— Тише надо сказать… — двигаю губами.
— Я уже написал ему. Он завтра приедет.
— Ой, не надо ему сюда…
— Хорошо. По телефону тогда пообщаетесь. Завтра привезут.
Снимает с моих рук увесистые браслеты. О, да. Чувствую облегчение. Непослушными пальцами вытягиваю серьги и тоже отдаю ему.
— Спасибо Вам…
Гладит мою руку через простыню.
— Что произошло в комнате, Злата?
Понимаю, что надо рассказать. Но с детства привитое отвращение к ябедничеству и не желание выносить мусор из избы не дают мне. Стыдно же это всё… И я просто отворачиваю лицом к стене.
— Злата! Быстро, давай, — рассерженно.
— Я упала на кровать, — хмурюсь я.
— Ты кричала «отпусти».
— Мы… повздорили. Он схватил меня. За талию.
— И швырнул на кровать?
— Да.
— Дальше…
— Всë.
Тяжелый вздох.
— Ладно, спи. Завтра поговорим.
Гладит по волосам. Это очень успокаивающе.
— Ноги мерзнут, — бормочу я.
— Это из-за кровопотери.
Встает в ногах, через одеяло растирает ступни. Это очень интимно. Не в плане эротизма, а в плане простой человеческой близости. Становится теплее. Я засыпаю. Но мне опять не дают.
В палату заглядывает медсестра.
— Там… — разводит руками с недоумением. — К Черкасовой муж. Ещё один.
Родион! Нет уж. Пусть убирается к черту!
— У меня только один муж, — сердито бормочу я, поддерживая версию Дэма. — И он здесь!
Глава 32. Без вины виноватые
Мой врач, Ольга Владимировна, смотрит на меня очень внимательно, как будто желает что-то выпытать. Она безапелляционно выставила Демида, отказавшись разговаривать при нём.
— Ты уверенна, что не хочешь поговорить с психологом? — переспрашивает она.
— Уверенна… — ничего не понимая пожимаю плечами. — О чем говорить?
— О ситуации домашнего насилия, например.
Заторможенно хмурюсь. Поднимает мою руку, несколько ноготков сломано. Это я сломала сметая с комода все, что полетело в голову Родиона.
— У тебя серьезная гематома на голове. И истощение. Очевидный невроз.
Прикасаюсь пальцами к ноющей шишке на голове.
— Ударилась…
— Я могу вызвать психолога, и ты отсюда поедешь в центр помощи жертвам домашнего насилия, а не домой.
Едва ли нашу потасовку с Родионом я могу назвать домашним насилием. Он не пытался сделать больно, как мне кажется. Скорее — поставить «на место» и остановить. Что мне делать в этом центре? Я не боюсь Родиона. И не собираюсь на него заявлять. Это нужно решать как-то иначе.
