Томина у нас наоборот всегда была слишком правильной и домашней, хотя и прошло много времени.
— Я даже не знаю, как объяснить. Дай сигарету.
— Поверь, не поможет, поэтому лучше не начинай. Кто-то из родных?
— Да, жених. В реанимацию повезли. Сказали, что Порошин будет им заниматься.
— Он хороший врач, не волнуйся. Давай, я узнаю как там дела и сообщу тебе.
— Хорошо, — замахала я слишком интенсивно головой. — А я пока сообщу его маме.
А как, если у меня нет ни одного номера? И как сообщать, если у женщины больное сердце? Тяжело вздыхаю и набираю Петровича. Это будет пиздец.
Ночь была долгой. Тем более, когда напротив сидели рыдающие женщины. Вот и познакомились!
— Мам, мы его не похоронили, — успокаивала Надежду Петровну сестра Андрея.
— Почему он ничего не сказал? Почему Вы, — она обратилась ко мне, — ничего не сказали?
— Мам, а Божена тут при чем? Андрей взрослый мужчина, не перекидывай все на девушку.
Хуже всего прочего Полина сообщила, что Андрей в коме, а перед этим у него останавливалось сердце. Но врачи смогли его реанимировать. А уже утром к нам вышел врач, тот самый хороший. Дяденька вроде не высокий, к тому же ушастый, но почему-то он вселял доверие. Правда выводы были неутешительные: «Ищите деньги! Ищите клинику за границей!» А на вопрос «Почему?» он ответил, что в России такого оборудования нет, поэтому эти операции проводят в Германии.
— И сколько это будет стоить? — поинтересовалась я. — Честно, заграничных расценок не знаю. Но если это нормальная клиника, то сама операция будет дешевле, нежели реабилитация. В общем, это обойдется миллионов десять нашими, может меньше, но это ориентир. Но никто вам не даст гарантии, что его тело будет нормально функционировать. Я не буду тратить вас медицинскими терминами, но повреждённый головной мозг ничего хорошего дать не может.
В уме я сразу начала просчитывать то, сколько будет стоить операция, когда Надежда Петровна осела на диванчик и снова начала выть белугой. Что ты натворил, Андрюша?
Мне дождя, и радуги,
И руки — нужней
Человека надоба
Рук — в руке моей.
И за то, что с язвою
Мне принес ладонь —
Эту руку — сразу бы
За тебя в огонь!
М.Цветаева
Денег нет! Такой вывод я сделала после трёхдневных скитаний по друзьям, вернее, знакомым и по родственникам. Всё, что удалось собрать общими усилиями, даже не хватало на операцию. Аня, сестра Андрея, даже открыла сбор в интернете, но и там было не много. Но зато я продолжала искренне верить. Мне бы руки опустить, а я, как та дурочка, бегаю по людям и выпрашиваю копейки. И для чего это мне все? Ну, например, ради Разумовского я была готова на все. Конечно, слова громкие и подтверждения пока не имели, но я пыталась, даже несмотря на то, что его мама совсем от меня не в восторге. Не приглянулась ей девушка из богатой семьи, особенно, когда услышала мою фамилию. Интересно, папа и ей чем-то насолил. Зря я даже после замужества не взяла фамилию мужа, гордая тем, что я папина дочь. А оно вон как выходит иногда.
Но дело не в этом. Всё эти дни я искала клинику, которая бы смогла принять Андрея за меньшие деньги, чем требовали все остальные. Да и вообще, не все брались за этот случай, тогда, как минуты жизни его таяли на глазах. И от этого было больно, но времени паниковать у меня не оставалось. Я чувствовала, что должна его спасти. Возможно так я пыталась откупиться от своих грехов? Но что бы это ни было, а деньги были нужны.
Клиника, которую я нашла в Нюрнберге, готова была принять Андрея и прооперировать в любой момент, тогда как сумма, все равно не подходила. Сама операция по самой дешёвой цене выходила восемьдесят восемь тысяч в европейской валюте. А вот лечение с реабилитацией — ежемесячно не меньше тридцати тысяч.
Мне всегда было интересно о откуда такие суммы? Словно какой-то ребёнок сидит у них и выдумывает: а давайте-ка, пусть эта операция будет сто миллиардов триллионов долларов евро США! И это причитает девочка из состоятельной семьи. Что говорить о тех, кто сталкивается с этим постоянно, не имея средств даже на нормальную жизнь, не говоря уже о домах и автомобилях. И жаль, что моя машина была оформлена на папу, я бы её давно спихнула кому-нибудь, чтобы собрать деньги.
И эти суммы, которые называла, были не единоразовым платежом. Реабилитация может занять месяцы, а то и годы. А я ведь предупреждала. Просто никогда не слушаю свою «чуйку», страшно. Страшно, что я ничего не могу изменить, как бы мне не хотелось. От этого засунула ее чутье подальше, задвинула в самый дальний ящик, чтобы огородить совесть, чтобы она не мешалась под ногами, чтобы не спотыкаться о неё. А зря! Очень зря. Хотя вот думаю, удалось бы мне переубедить Андрея, если бы мне очень захотелось?
— Это большая сумма, — заявил папа, озвучивая очевидный факт. А то я не знала. Он был последним человеком, к кому я обратилась. Наверное, и так понятно, насколько я отчаялась, раз пришла к нему.
— Я знаю, пап, но эти деньги мне нужны.
— Для твоего Разумовского? Исключено!
— Почему?
— Потому что я изначально был против. Хочешь всю жизнь потом работать на его лекарства? Или снова будешь клянчить?
— Клянчить? — не поняла я.
— Именно. Я знаю, что все эти дни ты занимаешься тем, что просишь денег в долг у знакомых. Мне интересно, а чем ты собралась отдавать? И в банке вы просили кредит.
— Спасибо, что приняли, Алексей Алексеевич, — процедила я сквозь зубы. Я знала, что это будет бесполезно, но была готова даже слушать нравоучения, чтобы попытаться.
— Вот давай только без обид, Божена. Ты прекрасно знаешь, что я был против этого парня. И не пожелаю такого своей дочери…снова!
— Хорошо.
— Нет, не хорошо, Божена! Очень не хорошо! Ну, как ты не поймёшь…
— Пап, это ты все понять не можешь, что я выросла и мне не нужна опека.
— Даже если бы я хотел, я все равно не могу тебе помочь. Мои счета заморозили, — вдруг выдохнул отец. До этого твердое и уверенное лицо сделалось бледным, с сероватым оттенком. Во так новости! Кажется, он даже в возрасте прибавил лет пять.
— Господи, пап…что случилось?
— Не важно! Я не хочу тебя нагружать ещё
