И сердце замирает. Может, еще туман в глазах не рассеялся? Хмурюсь и перевожу взгляд на Софию. А она отводит свой взгляд в сторону. Стоит, мнет руки.
Опять вглядываюсь в младенца.
– София, – произношу хриплым голосом. – Где Матвей? Где мой сын?
А по спине уже холодный пот. И сердце замирает.
– София!
– Катя, – она, наконец, смотрит на меня. – Матвей… он…
– Что?! – говорю громче и опять детский плач. – Где он?! – оглядываюсь.
– Он… его увезли… Катя… Матвей… он умер…
Эти слова звучат словно где-то далеко. Я как будто не слышу их. Это же не правда. Это не может быть правдой.
София приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но я, не дожидаясь, начинаю мотать отчаянно головой.
– Нет! Нет! Нет! – я как будто знаю, что она хочет мне сказать. И я не хочу это слышать! Это неправда! Неправда! Неправда! – Нет! – кричу снова.
Смотрю на младенца у себя на руках и кладу его на кровать рядом. Как будто хочу избавиться. С неприязнью смотрю на него.
– Тихо, Катя, – София прижимает меня к себе и крепко удерживает. Я уворачиваюсь, но вырваться не могу. – Успокойся, Екатерина, – ее голос звучит как набат. – Это ничего не изменит. Матвей умер в машине «скорой». Врачи сказали, отравление на фоне недавно перенесенной операции… У него было мало шансов. Прости, Катя… Прости…
Она говорит еще что-то, но я не слышу. В уши бьют всего два слова: «Матвей умер».
Это же не о моем Матвее. Нет. Нет. Я не верю. Она врет. Матвей должен жить. Должен.
Резко встаю, но София кидается мне на шею.
– Катя! Не надо! Катя! Матвея больше нет. Его забрали.
– Я должна его увидеть, – пытаюсь стянуть ее с себя. – Куда его увезли? Я не верю тебе.
В этот момент комнату прорезает детский крик. Мы обе оборачиваемся.
– Катя, – София подходит к малышу и берет его на руки. – Катя, – идет ко мне. – Это твой сын, – протягивает, но я лишь мотаю головой.
– Это не Матвей.
– Этот малыш нуждается в защите. В твоей защите, Катя. Если ты не поможешь ему… его убьют…
– Что ты говоришь? – я хмурюсь и смотрю на кричащего малыша.
– Ты должна сказать, что это Матвей, Катя, – мне кажется, я брежу. Или это сон. Да! Это страшный сон! И Матвей жив. И София… Она просто бредит. Тоже бредит.
– По документам «скорая» увезла Тамерлана, – говорит она и я понимаю, что это не сон. – Я отдала его документы врачам.
– Почему? – хриплю я и откашливаюсь.
– Катя. Матвея не вернуть. Но Тамерлан… У него еще есть шанс. Ты сама знаешь, что, если ты оставишь его, то Ильдар и Изольда… прости… но я так сделала… ради Тамерлана… он ни в чем не виноват…
– София… – шепчу я, опуская взгляд на малыша. Вспоминаю Матвея. Сердце щемит. В голове опять гул. Нет. Нет, Катя. Я не должна опять потерять сознание. Мой малыш…
– Возьми его, – София протягивает мне Тамерлана.
Я опять смотрю на плачущего мальчика. И у самой слезы текут по щекам. Падают на грудь. И молоко подступает от близости младенца.
– Возьми.
И я протягиваю дрожащие руки. Но не прижимаю маленькое тельце к себе. Просто смотрю на него. И он смотрит. Так смотрит на меня. Тянет ко мне ручки.
– Катя, – София подходит и кладет мне на плечо руку. – Ты должна.
Слезы застилают мои глаза и немой крик душит меня. Я открываю рот, чтобы кричать, и не могу. Не могу. Как рыба открываю рот и захлебываюсь слезами.
Опять смотрю на малыша. И невольно прижимаю его к груди. Он сразу же начинает тыкать носом, чувствуя молоко, которое начинает сочиться сквозь блузку.
– Матвей, – шепчу как в забытьи.
– Да, Катя, да, – голос Софии. – Матвей. Это твой сын.
Поворачиваюсь и смотрю на нее. Сажусь на диван с младенцем.
– Катя. Тебе надо уходить, – София садится рядом и поправляет одежду на ребенке. – Из этого дома надо уходить. Нельзя здесь оставаться. Я не знаю, что еще задумали эти люди. Это страшные люди. Я слышала, как Ильдар разговаривал со следователем. Он тебя обвиняет в отравлении Тамерлана. Если он узнает, что сын Амира Каримовича умер, то он посадит тебя! Я уверена в этом! Посадит!
– Мне все равно, – равнодушно шепчу я, бездумно качая малыша на руках. Он плачет, а я качаю. Хотя, наверное, именно это ему и не нравится. – Тюрьма так тюрьма.
– Катя! – София хватает меня за плечи и встряхивает. Сильно встряхивает. – Ты что говоришь?! Катя! Очнись! Ради оставшегося в живых Тамерлана! Ради памяти Матвея! Ты должна бороться! Должна! Пройдет время. Амир Каримович выйдет на свободу. И вы вместе с ним найдете настоящего виновника гибели Матвея! Слышишь, Катя? Ты должна! Должна! Ради сына! И ради Тамерлана! С кем он останется, если тебя посадят? Катя! – опять встряхивает меня.
Я поворачиваюсь к ней, часто моргаю, чтобы сбросить пелену слез.
– Матвей, – шепчу тихо. – Мой сынок, – и опять реву.
– Да, Катя! Ты должна найти того, кто убил его! Должна! Сволочи должны получить по заслугам. Но сделать это ты сможешь только с помощью Амира Каримовича. Ты должна его дождаться.
– Погоди, – ладонью стираю слезы. – Ты сказала, что Ильдар еще не знает… – и запинаюсь. Господи, как же сложно это произнести. Как же сложно.
– Его еще нет здесь. Только Изольда. Но я думаю, она ему уже сообщила и он едет сюда. Поэтому, Катя, надо торопиться. Тебе нельзя тут оставаться. Тебе и Тамерлану. Нельзя.
– Матвей, – опять шепчу я и вглядываюсь в лицо малыша на моих руках.
– Да, да, Матвей. Конечно, Матвей, – кивает София. – Собирайся, Катя. Бери только документы.
– Мы уходим? – спрашиваю я.
– Ты с сыном уходишь. Ты.
– А Изольда? Она разрешит?
– Это моя проблема.
– Что… что ты имеешь в виду?
– Катя, вот, документы, – протягивает мне папку. Это документы Матвея. Его документы, – кивает на малыша на моих руках. – Ты должна уехать. Уехать так, чтобы тебя не нашли. Пока Амир Каримович не выйдет и не сможет помочь тебе. Ты должна его дождаться. Слышишь?
– А Матвей? – губы мои дрожат и я опять чувствую подступающие слезы. – Я хочу похоронить моего мальчика.
Моргаю и слезы градом текут по щекам.
– Потом, Катя. Все потом. Ты потом сходишь на его могилку. Когда все устаканится. Нельзя сейчас выдать себя. Нельзя. Ты помнишь, да? Ради памяти сына и ради Тамерлана. Ты должна быть сильной, Катя. Должна. Матвей всегда будет в твоем сердце. Это главное.
Вдруг дверь в комнату
