В коридоре я столкнулась с сердитой бабой, как раз выходившей из соседнего пенала. Теперь ее увесистая фигура была помещена в расшитый бисером и пайетками сусально-народный сарафан, а пшеничные косы венчало что-то вроде кокошника. Заманчиво предположить, что соседская парочка на досуге предается сексуальным игрищам с переодеваниями, но я быстро сообразила, что тетка, должно быть, одна из артисток разрекламированной ресторанной шоу-программы.
* * *
Справа и слева, отделенные от борта корабля широкими полосами воды, медленно плыли обратно в Москву покрытые первой весенней зеленью и желтыми головками мать-и-мачехи берега. Дымили заводскими трубами небольшие городки, мелькали приземистые покосившиеся деревенские домики за обветшалыми изгородями. Небо постепенно наливалось густо-сиреневым цветом. Выше, на прогулочных палубах, замерцали огни, и по воде заструились размытые дрожащие световые дорожки. Мимо меня прошествовали вперевалку два упитанных мужичка, неизвестно как попавшие в зону персонала. Один, бритоголовый, в широком двубортном пиджаке, рассказывал что-то второму — громко, развязно, пересыпая речь матерными прибаутками. Второй похохатывал, откидывая голову, отчего короткая золотая цепь впивалась в мясистую шею.
Я остановилась у перил и вытащила сигарету.
— Привет! — поздоровался кто-то сзади.
Обернувшись, я увидела того самого парня, что сопровождал на причале итальянку. Ну и глазищи же у чувака, утонуть можно!
— Привет, — отозвалась я. — У тебя что, увольнительная на вечер?
— Что? — переспросил он.
— Госпожа отпустила проветриться?
— Я тебя не понимаю. Странно, вообще-то я русский знаю хорошо…
— Забей, — со смешком отмахнулась я и, увидев, что его недоумение только усугубилось, пояснила: — Не бери в голову, забудь.
— Я хотел… — начал он. — Я тебя чем-то обидел на пристани? Ты рассердилась. Извини, пожалуйста.
— Да брось. Просто я была не в настроении.
— А почему? Ведь ты же едешь отдыхать.
— Э, нет, я еду работать. Обслуживать какую-то грымзу. Впрочем, как и ты.
Это было забавно — подкалывать его, понимая, что глубина злых шуточек ему недоступна. Парень, кажется, уже смирился с тем, что не понимает половины моих реплик, и перестал обращать на это внимание.
— Меня Эд зовут, Эдоардо. А тебя?
— Алена.
Я швырнула окурок в убегающую из-под борта воду и протянула Эду руку. Тот подхватил ладонь и быстро поднес к губам. Его горячее дыхание опалило кожу, и я отчего-то вздрогнула. И тут же рассмеялась и выдернула руку.
— Дружок, ты не по адресу. У меня на такую красоту денег не хватит.
Он снова, кажется, ничего не понял и уставился на меня своими чайно-изумрудными глазищами. Речной ветер играл медным вихром над его лбом. Мальчишка был прямо-таки воплощенная юность и невинность, так и не скажешь, что жиголо. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь, мне неприятности с богатыми самодурками не нужны.
Эд протянул:
— Ты такая… необычная… интересная… И знаешь, ты похожа на одну актрису. На Мэг Райан!
— Да ну, — хохотнула я. — Ты тоже ничего, прямо-таки статуя Давида.
Он взглянул на часы — «Радо», успела отметить я, — поморщился с досадой.
— Половина девятого. Черт! Мне нужно идти.
— Половина девятого? Потрясающее совпадение, и мне нужно идти!
— А тебе куда? — заинтересовался он.
— В ресторан на нижней палубе. Меня там ждут…
— «Волжские просторы», — радостно подхватил он. — И мне туда же! Здорово! Тогда я смогу тебя проводить.
— А синьора не заругает, если увидит нас вместе?
Он потер пальцем переносицу.
— Не думаю. Почему она должна ругаться?
— Свободных нравов, значит? — усмехнулась я. — Ну смотри, если что, я прикинусь веником, мол, я тебя знать не знаю.
— Веником? — снова вылупился он. — Это… Чем подметают?
Я расхохоталась:
— Блин! Какой же ты смешной, сил нет! Ладно, пошли, а то опоздаем.
Он церемонно взял меня под руку, притиснув локоть к горячему — даже сквозь футболку чувствовался жар — подтянутому торсу, и мы прошествовали к лестнице наверх. Два сапога пара — юный альфонс и охотница на подходящего папика.
Золоченые двери распахнулись, и мы попали в просторный зал, ослеплявший сиянием хрустальных плафонов под потолком, натертым паркетом и лакированными деревянными стенными панелями, которые украшали черно-красно-золотые росписи под хохлому. Вокруг столиков сновали официанты в косоворотках и официантки в сарафанах до полу. Я невольно покосилась на их ноги — не в лаптях ли барышни для большей аутентичности, — но нет, в области ступней фольклор заканчивался, уступая место современным шпилькам.
— Ты чего остановилась? — спросил Эд. — Любуешься… обстановкой?
— Шутишь? Да я отсюда не вылезаю, — фыркнула я. — Ладно, пока, меня вон уже ждут.
Я увидела за одним из дальних столиков римский профиль Голубчика и обтянутое темно-бордовым шелком плечо его спутницы, невидимой из-за выглаженной спины как раз склонившегося над столом официанта. Я направилась к ним, официант отступил чуть в сторону, и Эд, все еще маячивший за спиной, удивленно произнес:
— О, да нам, кажется, снова вместе.
И верно, теперь и я узнала в соседке Анатолия Марковича ту надменную иностранку с пристани. Сейчас я смогла разглядеть ее лучше — темно-каштановые, тяжелые и блестящие волосы обрамляли властное лицо, очень ухоженное, гладкое и все же тронутое сетью мелких морщин в уголках глаз и у рта. Живые цепкие ее глаза, черные и быстрые, с какой-то цыганской сумасшедшинкой, смотрели на собеседника прямо и без улыбки — синьора явно не утруждала себя изображением доброжелательности или любезности. Плавные мягкие движения, в грации которых было что-то от матерой хищной кошки, и умело подобранное платье скрадывали некоторую полноту. При искусственном свете старой грымзе можно дать и тридцать пять.
Переведя взгляд на Голубчика, я сразу же осознала тщетность своих девичьих мечтаний о привлекательном моложавом миллионере. Тут невооруженным глазом видно, кто из присутствующих дам и в самом деле представляет для него интерес. Он не то чтобы пожирал глазами итальянку, нет, наоборот, сидел откинувшись в кресле с равнодушно-доброжелательным видом, только вот видно было, как из-под тяжелых полуопущенных век он ловит каждое малейшее ее движение, каждый поворот головы, чтобы предупредить, предвосхитить любое ее неудовольствие или желание.
«И отчего это порядочные мужики вечно западают на каких-то престарелых стерв!» — с досадой подумала я, в то же время цепляя на лицо открытую приветственную улыбку.
