— Нет, мы давно знакомы. Мам, разве ты не знаешь, что это тот самый Глеб, с которым я дружила в детстве?
Она покачала головой:
— Откуда же мне было это знать? Он так изменился, вырос…
— Да, и не только в этом.
— А в чем еще?
— Что-то все про деньги говорит. Будто это самое главное в жизни.
— Не обращай внимания, это юношеский максимализм.
— А у меня он в чем проявляется?
— А ты уже взрослая. Серьезная и мудрая девица.
— Мам, мы же с ним одного возраста!
— Ну так известный факт, что девочки раньше взрослеют. Внутренне ты старше него года на три, а то и на пять.
— Значит, мне надо дружить с 21-летним молодым человеком? — сразу вспомнился Денис из автобуса.
— С кем это ты там дружить собралась?
— Я уже взрослая! 18 лет, и студентка…
— Самое время дров наломать!
— А когда время?
— Вот закончишь институт…
— Ты же сама сказала, что я взрослая и мудрая.
— Да. И в данный момент твоя мудрость в том, чтобы сосредоточить свои усилия на учебе.
— Я с ума сойду, если буду только над учебниками сидеть.
— Найди здесь подружку. И с Глебом дружи. Он хороший мальчик, из хорошей семьи.
— Из хорошей? Тебя не смущает, что они… ну, небогатые?
— Нисколько. А тебя?
— Меня тоже нет. Но Глеба, кажется, смущает.
— Это все тот же максимализм. Бедность — не порок, если люди порядочные. А они работают, не пьянствуют, много детей воспитывают. Очень хорошие люди. Верующие к тому же.
Я кивнула и обняла маму за талию. Мне стало намного спокойнее — я поняла, что у нашей с Глебом дружбы есть шанс. Решила сходить к нему завтра утром и предложить ему начать наше повторное знакомство сначала. Думала даже испечь для этого печенье по бабушкиному рецепту, чтобы угостить всю их семью, но вспыльчивый сосед меня опередил — явился на закате сам. Время было уже не раннее — часов десять вечера. Смуглые щеки моего детского друга алели румянцем, а в руках он мял крошечный букетик незабудок, таких же синих, как его глаза.
Я как раз уложила Кирю спать и вышла на крыльцо в последний раз перед сном вдохнуть свежего воздуха. Дневная жара только-только спала, с реки повеяло свежим ветерком.
— Слушай, ты прости, что я так вспылил… — помявшись, пробормотал Глеб, не глядя на меня и продолжая теребить тонкие стебельки цветов. — Это просто… от переизбытка эмоций… не ожидал тебя увидеть… Но я очень рад, что ты приехала… и что помнишь меня…
Договорив, он решительно поднял глаза на мое лицо и, кажется, покраснел еще чуточку гуще. Грудь его ходила ходуном от взволнованного дыхания. Я улыбнулась.
— Что скажешь? — не выдержал он моего молчания.
Я вздохнула:
— Скажу, что еще немного — и от твоего букета останутся одни обрывки.
Он резко опустил голову вниз и расстроенно причмокнул языком:
— Черт!.. Это тебе… но теперь уже стыдно вручать. Сейчас я еще один нарву…
Глеб шустро развернулся на пятках, но я успела схватить его за предплечье:
— Стой! Не вздумай! Отдай этот. Мне нравится. Незачем живые цветы рвать… лишние.
Он послушно отдал мне измученные растения, тепло коснувшись моих рук своими крупными смуглыми пальцами. От этого ощущения по спине пробегали мурашки.
Мы сели на завалинку, совсем близко, но не касаясь ногами друг друга, благодаря тому, что я скромно сжала колени. Разложила на них букет и заново пересобрала, отрывая лишнее и совсем измученное. Результат получился вполне сносный.
Небо было еще голубым, а воздух — золотистым, но он не обжигал, а скорее ласково гладил. Пение птиц доносилось откуда-то сверху, мирно шелестели деревья.
Глеб нервно потирал руки друг об друга, не зная, куда их девать.
— Расскажи мне, как ты жила все это время, — попросил он. — Почему твоя мама решила переехать в город, а теперь вернулась?
Я охотно принялась объяснять:
— Когда папа умер, мама почти сразу сюда вернулась: жилья своего у нас не было, а снимать да еще ребенка обеспечивать она не могла. Меня, конечно, хотела с собой увезти, но бабушка встала горой: что за образование ребенок в деревне получит!
Глеб слегка нахмурился — похоже, это тоже была больная для него тема. Я не стала заострять на этом внимания и продолжила:
— В общем, я осталась у бабушки по папиной линии, а сюда только на каникулы приезжала. А потом мама вышла замуж за дядю Сергея и уговорила его переехать в город. Я ведь ее единственный ребенок была тогда, мы с ней очень скучали друг по другу…
— Почему твои родители не завели еще детей? Ну, когда папа был жив…
— Хотели, но здоровье не позволило — так мама говорит. А потом вдруг позволило — у них с дядей Сергеем родился мой братик Кирилл. Они еще полтора года с ним прожили в городе, но потом у отца кончилось терпение. Он работал без выходных, целыми днями, чтобы оплатить жилье и все остальное: мама-то не работала, с Кирей сидела. И полгода назад он сказал, что с него хватит. Что он видал такую жизнь в телевизоре: ни жены, ни детей — одна работа и сон. И они вернулись сюда. У дяди Сергея тут свой дом — вот этот. В нем всем места хватает. И работа есть, и хозяйство…
— Почему он не продал дом и не купил квартиру в городе?
— Дом большой и хороший, но много за него не выручишь, потому что далеко от города. Ничего приличного там на эти деньги не купишь. К тому же, я выросла. Со мной больше не надо нянчиться — так дядя Сергей сказал. — Я вздохнула и с гордостью добавила: — Я теперь студентка…
— На кого учиться будешь? — к любопытству в голосе Глеба явно примешивалась грусть.
— На учителя английского.
— В самом деле? Ну-ка сбацай чего-нибудь.
Я закатила глаза:
— Ты не оригинален!
— Да я и не рассчитывал… Давай, Лондон из зе кэпитал оф Грейт Британ, — при этом он поправил пальцем несуществующие очки и сделал очень комично-серьезное выражение лица.
— I missed you so much [1]… — ляпнула я, не подумав.
— Что?
— Я сказала, очень красивый закат.
— А чего тогда так покраснела?
— Вовсе я не краснела! Тебе показалось.
— Вот, теперь еще сильнее…
Я сморщилась и сжала губы — ужасно хотелось ему отомстить за это смущение. И я знала способ: прицельным выстрелом, без предупреждения, ударила пальцем прямо между ребер. Он моментально скрутился пружиной и, нервно засмеявшись, принялся отбиваться:
— Маруся! Не смей! Да я тебя…
Мы оба стали хохотать, одновременно пытаясь не дать друг другу возможности подобраться к своим бокам и при этом пощекотать противника. В конце концов, Глеб скрутил меня сильными руками и прижал к себе, громко шипя:
— Все-все, успокойся, малявка! Пусть будет ничья!
Я перестала вырываться и на мгновение замерла в его крепких объятиях. Нам обоим моментально стало неловко.
— И кто еще тут из нас малявка! — пробормотала я, не глядя ему в глаза, чтобы немного убавить эту неловкость.
— Известно, кто! — он медленно, словно нехотя расцепил руки, отпуская меня. — Ты!
— Я на три месяца тебя старше!
— Зато ты низенькая, худенькая и слабенькая! Значит, малявка!
— Давно ли ты меня обогнал?
Восемь лет назад мы мало отличались комплекцией.
— Не знаю. А хотел бы знать. Ну почему же ты исчезла так надолго?.. — он вдруг отвернулся, лицо его слегка помрачнело.
Я тронула за плечо:
— Обиделся?
— Немного.
— Врешь.
— Вру. Капец, как обиделся. Ждал, ждал… а ты так и не приехала.
— К бабушке ходил?
— Ходил. А что толку?
— Ну прости.
— Ты не виновата.
— А все-таки прости. Это было не по-дружески.
— Ладно. Прощаю.
Я хотела расспросить про его жизнь без меня и планы на будущее, но тут мама высунулась из двери и зашипела:
— Вы чего тут шумите? А ну быстро спать! Почти одиннадцать!
Я закатила глаза и шумно выдохнула: совершеннолетие достигнуто, а ничего не изменилось! Но ничего не поделаешь: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Однако удивительно, что мы с Глебом даже не заметили, как стемнело.
